Тамара Лисицкая - Идиотки

— Я ушла! — крикнула Лена из коридора и захлопнула за собой.

Сергей читал свой пейджер, лицо было сосредоточенное, как будто читал Толстого.

— Я готова.

— Готова? — неспешно спрятал пейджер в кармашек на поясе. — Дай-ка я на тебя посмотрю!

А Лене уже было не то чтобы все равно… а как-то безнадежно. И зачем-то хотелось рисковать. Ведь был же какой-то подстрочник во всем том, что происходило с ней? Кто знает, может, ей не стоит искать ответы, решать все так, как она привыкла решать. Может, судьба таким образом тоже ведет к цели? Если сам не знаешь, как туда идти, или не справляешься, она посылает разные знаки, ситуации, людей — и только для того, чтобы чужим умом и чужими делами снова вывести тебя на твою единственную правильную дорогу.

Она вяло повертелась, демонстрируя свои достопримечательности.

— Годится, — сказал Сергей. — Теперь прошу занять места. Катер отплывает.

— Слушаюсь, капитан.

Наташа успела убрать зрительный зал, успела вымыть сцену. И все время было ощущение, что у нее началось осложнение после нападения какого-нибудь гигантского трехметрового комара, который впился в ее висок и за несколько секунд высосал все нутро, а в пустой флакон вылил густую белую жижу. Тааак плохооо.

Она прекрасно знала почему. Но совсем не знала, как это лечить.

Наверное, в таких случаях звонят человеку, ставшему причиной таких разрушительных последствий. Звонят, ругаются, плачут, посылают к черту и поближе, просят вернуться, еще что-нибудь. Но Наташа не собиралась звонить Яковлеву. Ни тогда, ни сейчас — никогда. Она просто, оказывается, им тихо болела, и сейчас переживала пик острой формы. Было бы неплохо упасть на мокрый, холодный пол и полежать денька три, не дышать, не шевелиться.

Она даже представляла Яковлевскую спину. Голую спину с вмятинками от девичьих пальцев. А вокруг — цветы, запахи, музыка. Представляла спокойно, только жижа в ней загустевала от каждой такой картинки все больше.

Все они одинаковые. Хотя это тоже не утешение.

На полу грустно поблескивала какая-то мелкая фигня. Оказалось, сережка с камушком, таким искристым, несмотря на полумрак и грязную воду, что не оставалось сомнений на предмет его благородства.

Наташа оставила тряпку и швабру и двинулась в сторону кабинета администратора. Медленно, по-старушечьи. Отдать сережку. Вернуться за шваброй. Домыть. Еще раз двадцать представить себе голую спину.

— Наташа!

А! Откуда? Как?

Яковлев встал из-за столика, двинулся к ней. Потерянный, помятый, странный как пазл, который впопыхах сложили приблизительно, кое-где перевернув как попало.

Она отвернулась и ускорила шаг.

— Наташа! Подожди! Я хочу все объяснить!

Не надо ей ничего объяснять. Никогда.

— Пожалуйста! Прошу тебя! Очень тебя прошу!

Уже возле самого администраторского кабинета она остановилась. Надо избавиться от него раз и навсегда.

— Наташа! — он обрадовался ее снисхождению, пристроился рядом, улыбнулся белыми губами. — Вот, сока взял, пока тебя ждал…

— Яковлев… Скажу тебе одну вещь.

— Нет. Пожалуйста. Дай сначала я тебе одну вещь скажу! Я…

Он посмотрел в высокий стакан, полный золотой апельсиновой крови, посмотрел в потолок, готовый брызнуть фанфарами.

— …Тебя люблю!

Наташа не изменилась, никак не отреагировала. Осталась камнем. Просто взяла паузу. Чтобы справиться с волнением и придумать, как его простить? Да, хорошо бы… Очень хочется его простить… Так хочется его простить… Но не получается… Почему-то…

— Уходи и никогда… Никогда больше не приближайся ко мне. Никогда.

— Наташа!! — он дернулся следом, абсолютно обезумевший.

Что сделала Наташа? То же, что делала всегда, когда какой-нибудь наглец пытался таким образом обратить на себя ее внимание. Умелым ударом она выбила из Яковлевских рук стакан и не стала ждать, пока сок стечет по его измятой белой рубашке.

В это время отворилась дверь и администратор с удовольствием просмотрел сценку «Сок и Гости». Начало, конечно, пропустил, но зато насладился звоном стекла, брызгами витаминов и радостными криками немногих посетителей и работников заведения.

— О, простите! — закричал он, бросаясь к Яковлеву. — Простите, товарищ! Мы компенсируем вам затраты на сок!

Но товарищу не была нужна компенсация. Он волком смотрел на солнечные разводы, скрипел скулами. Потом развернулся, совсем как зомби, и ушел в никуда. Можно подумать, это был не сок, а соляная кислота! Тоже мне, шишка на ровном месте!

— Ничего, — сказал сам себе администратор. — Такой костюм стоит как две бутылки коньяка. Даже если нажалуется, не обеднеем…

Но это не значило, что можно и дальше прощать Главного Врага Всех Мужчин.

— Петрова, — тихо позвал администратор. — Ты здесь, Петрова?

— Здесь, — Наташа вышла из-за двери, была спокойна, все понимала.

— Ну, все. Ты уволена, Петрова, и это окончательно. Ты уволена совсем, со всех своих работ! Ты за-ко-ле-ба-ла меня, Петрова!

Она отдала ему найденную сережку, как будто передала эстафетную палочку. Хотя какая у них могла быть общая эстафета?

— Здравствуйте. Я — Лена Иванова! Лера Борисовна сказала…

— А! Это ты? Заходи, садись! Не помнишь меня?

Бойкий, невысокий дядечка с бородой и тревожными глазами, в кино такими обычно изображают мучеников и колхозных юродивых.

— Не помнишь меня? Семен Леонидович!

Семен Леонидович. Семен Леонидович…

— Вот видишь, а я тебя помню! Я был режиссером на телемосте… Хотя это все пустое! Ну, чем занималась все это время?

— Да так… — Лена мялась, не знала, куда именно садиться, что говорить, куда девать при этом ноги. Наверняка такие тревожные, творческие дядечки не интересуются круглыми коленками молодых статисток.

— А это кто там мнется? С тобой, что ли?

— С ней! — крикнул сзади Сергей. — Сергей. Продюсер Лены. Очень приятно!

— У тебя продюсер есть? — Семен Леонидович удивился. — Ничего себе! Мне сорок пять лет, а у меня до сих пор продюсера нет!

— Вот были бы вы молодой, красивой, талантливой девушкой, тогда и у вас был бы продюсер! — радостно подхватил игру Сергей. — Кто-то должен помогать таланту! Сам он, как вы знаете, довольно беззуб!

— Да? Ну, в целом согласен. Оба садитесь, чего сквозняки гонять. Чай будете?

Сергей заказал два. Сам сидел и за спиной дяденьки подавал полумертвой Лене разные оптимистические знаки.

А Лена понимала, что сейчас обман вскроется, что сейчас у Сергея спросят что-нибудь о его пути в телевидении, и он жестоко облажается. И придется с позором уходить. Он, конечно, потом отшутится, скажет, что испытал острое желание подурачиться и испортить кому-нибудь жизнь. Но почему именно сейчас и именно Лене?