Эрик Вюйар - Повестка дня

Восемь вечера ровно. Немцы, заботящиеся, как написано во всех учебниках, о том, чтобы внешне соблюсти правила приличия и не испугать международную общественность (которая, конечно, ни о чем не подозревает), устав угрожать Микласу, решили не обращать внимания. Даже если Зейсс-Инкварт пока не назначен канцлером, его можно с толком использовать как министра внутренних дел. Чтобы вооруженные нацистские силы могли пересечь австрийскую границу, с виду юридически ничего не нарушив, Зейсс-Инкварта попросили быстренько и официально пригласить немцев в его прекрасную страну. Ах, разумеется, он лишь министр, но, раз уж Миклас не хочет назначать его канцлером, придется слегка пренебречь протоколом. Тем не менее, даже если оседлать конституционное право, обстоятельства будут сильнее любых положений и законов, против обстоятельств не пойдешь.

Итак, все ждали, что Зейсс-Инкварт отправит нацистам телеграмму с просьбой явиться и оказать ему вооруженную поддержку. В половине девятого вечера ровным счетом ничего не происходит. Шампанское в бокалах выдыхается. Что, черт возьми, вытворяет Зейсс-Инкварт? Все надеялись, что он поспешит, отправит телеграмму и можно будет наконец пойти ужинать. Гитлер вне себя, он ждет уже несколько часов! На самом деле он ждет уже несколько лет! Поэтому в восемь сорок пять, потеряв самообладание, Гитлер приказывает напасть на Австрию. Провались оно пропадом — приглашение Зейсс-Инкварта. Можно обойтись и без него! Бог с ним, с юридическим правом, с хартиями, конституциями и соглашениями, законами, этой нормативной абстрактной чушью, наложницей Хаммурапи, институция — проституция, закон отнюдь не един для всех! Разве совершенный поступок не внушительнее любого закона? Австрию завоюют без чьего-либо разрешения и сделают это с любовью.

Однако, начав военные действия, немцы подумали, что с приглашением все-таки было бы надежнее. Поэтому они сами написали телеграмму — так иногда мужчины диктуют любовницам записки, которые страстно желают получить. Спустя три минуты Зейсс-Инкварт получил текст телеграммы, которую ему надлежало отправить Адольфу Гитлеру. Так, с помощью тонкой манипуляции захват превратился бы в визит вежливости. Хлеб должен стать плотью. Вино должно стать кровью. Но оказалось — сюрприз! — Зейсс-Инкварт не вполне готов продавать Австрию с потрохами. Часы тикали, а телеграмма не приходила.

Наконец к полуночи после долгих, пространных дискуссий, в то время как нацисты уже захватили основные центры власти, в то время как Зейсс-Инкварт упорно отказывался подписывать телеграмму, а в Вене разворачивались дикие сцены насилия — мятежники-убийцы бегали по улицам, вспыхивали пожары, раздавались крики, евреев за волосы таскали по грязным мостовым — великие демократические державы якобы ничего не замечали. Англия тихонько похрапывала, Франция видела сладкие сны, и всем было на все наплевать, вот тогда-то, пожав тяжелыми усталыми плечами, испытав, конечно, отвращение, старый Миклас против своей воли назначил Зейсс-Инкварта канцлером Австрии. Самые страшные катастрофы обычно подбираются на цыпочках.

На следующий день в Лондоне Чемберлен пригласил Риббентропа на прощальный обед. После нескольких лет службы в Англии посол рейха получил повышение. Отныне он стал министром иностранных дел. В Лондон он вернулся на несколько дней, чтобы попрощаться и отдать ключи от дома. Говорят, что до войны Чемберлен, владевший несколькими квартирами, сдавал жилье Риббентропу. Никто не сделал выводов из любопытного конфликта образа и человека, безобидной ситуации подписания контракта, по которому Невилл Чемберлен, названный «арендодателем», обязался за определенную цену обеспечить «арендатору», Иоахиму фон Риббентропу, спокойную приятную жизнь в доме на Итон-сквер. Чемберлен должен был получить квартплату между двумя плохими новостями, между двумя ударами. Но дела не терпят отлагательств. Никто не заметил аномалии, никто не придал этому фрагменту мозаики римского права никакого значения. Любого несчастного пойманного вора тут же осудят за тысячи прошлых краж, ведь существуют факты. Но когда факты касаются Чемберлена, стоит проявлять осторожность. Хотя политика доверия оказалась печальной ошибкой, все выглядело довольно благопристойно, и краткую информацию об арендаторстве История вынесла в примечания.

Первая часть обеда прошла отлично, все были в искренне благожелательном расположении духа. Риббентроп рассказывал о своих спортивных подвигах, подшучивал над собой, упомянул об увлечении теннисом; сэр Александр Кадоган [8] Сэр Александр Кадоган (1884–1968) — британский дипломат. внимательно слушал. Риббентроп долго рассуждал о подаче, о резиновой планетке с белой сеткой, о мяче, который служит очень недолго. «Некоторые приходят в негодность еще до конца матча!» — настаивал он. Затем оратор восхитился божественной подачей Билла Тилдена, царствовавшего на теннисном корте в двадцатые годы — вряд ли в будущем кто-то с ним сравнится. За пять лет Тилден не проиграл ни одного матча: он получил кубок Дэвиса восемь раз подряд. Он владел техникой пушечной подачи, его физические данные идеально подходили для прекрасной игры: высокий, худой, широкоплечий, с огромными руками. Риббентроп расцвечивал свой неиссякаемый поток слов внезапными откровениями и пикантными анекдотами: к примеру, перед легендарной серией побед Тилден сильно обжег палец, кончик которого пришлось ампутировать. После операции он играл лучше прежнего, словно этот кончик пальца оказался ошибкой природы, которую современная хирургия исправила. «Но более всего Тилден интересен тем, что он стратег, — продолжал Риббентроп, вытирая губы матерчатой салфеткой, — его книга „Искусство лаун-тенниса“ — это размышления о дисциплине тенниса, как творение Овидия об искусстве любви». Но квинтэссенция личности Тилдена, по мнению того, кого друзья юности прозвали Риббенснобом, в уверенности в себе, в непоколебимой уверенности. Он не терял дар самообладания, даже когда не был в ударе. На теннисном корте он казался абсолютным монархом. Никто не мог его обыграть, и даже победы соперников, когда ему перевалило за сорок, не отняли у него первого места, заслуженного гордостью, с которой он завершал каждый матч. Потом Риббентроп немного поговорил о себе, о своей игре. По правде говоря, сэр Кадоган был по горло сыт историями о теннисе, но слушал министра рейха с улыбкой. Госпожа Чемберлен тоже чувствовала себя загнанной в ловушку и вежливо выдерживала словесную пытку. Теперь Риббентроп рассказывал, как в молодости жил в Канаде и в белых штанишках и белой рубашке, истязая на корте несчастные мокасины, почти до бесконечности выполнял неберущуюся подачу. Он даже встал и показал свечу, чуть не опрокинул бокал, но нет — поймал, и это сошло за шутку. В какой-то момент он снова вернулся к Тилдену, вспомнил, что в 1920 году на него пришли посмотреть двенадцать тысяч человек — тогда это был абсолютный рекорд, да и сегодня цифра ошеломляет. «Но главное — он на долгие годы остался номером один, номером один», — повторял Риббентроп. Слава богу, принесли основное блюдо.