Соня Фрейм - Опасный возраст

Элена оперлась о стойку локтями и слушала его с мягкой улыбкой.

— …а я что. Конечно, прослушиваю их всех, — морщился он, попивая кофе. — Может, в каком-то океане посредственности найдешь и алмаз. Но, знаешь, я делаю это из жалости. Просто потому, что сам помню, как сильнее всего меня в мои голодные годы оскорблял не отказ, а полнейшее нежелание воспринимать меня как творческую личность.

«Попугай ты ряженый», — думал я про себя.

— Не будь так пессимистичен… Думаешь, таланты с неба падают?

— Зря ты считаешь меня таким наивным, — укоризненно покачал он кудлатой башкой. — Но в нашей гнилой актерской среде, поверь мне, прежде чем у человека появится талант, сначала вылупится его эго размером с Луну… Да кому я рассказываю…

Они засмеялись. Потом стали обсуждать каких-то людей, которых я вообще не знал и потому окончательно потерял нить их разговора. Лишь следил по часам, что этот тип балаболит уже час, периодически касаясь ее запястья или наклоняясь к ее лицу слишком близко.

«Это уже совсем не деловая беседа!» — хотелось встрять мне.

Я прикидывал, смогу ли с этого расстояния запустить в него подушкой или тяжелой статуэткой африканского божка, которая стояла рядом. По моим расчетам, благодаря навыкам в баскетболе я попал бы. Про меня они вообще забыли, и я чувствовал себя каким-то идиотом, отличающимся от интерьера только подвижностью.

— Хорошо у тебя, — вздохнул он. — Такая атмосфера… как будто в другой реальности…

Мне захотелось заорать, но я просто подвинул к себе поближе божка.

«Это мои ощущения в ее доме! Ты не должен так чувствовать!»

Ревность уже разодрала меня в клочья. Кто позволял ему нюхать ее шею, чтобы вызнать, что это за парфюм? Кто позволял ему поглаживать ее пальцы?! Поведение Элены сложно было понять. Она однозначно позволяла ему это, но из вежливости и кокетства или взаправду?!

— Но надо к делам, — заметила Элена, и я мысленно встал и стал ей аплодировать. — Я сейчас включу компьютер… А ты допивай и в кабинет…

Ее друг охотно кивнул и засунул в рот очередной пончик. Я хотел, чтобы по его лицу пошла поперечная трещина.

Элена плавно выскользнула из комнаты, и мы остались вдвоем. Тут-то он меня и заметил.

— И давно ты у нее учишься, парень? — спросил он.

— Почти три месяца, — ответил я сквозь зубы.

Тот покивал, не замечая ни моего выражения лица, ни тона.

— Да, Элена — фантастическая женщина, — покачал он головой. — И сколько ты платишь за уроки?

— Нисколько, — высокомерно бросил я. — Вы разве не запомнили, что я — ее друг? Вы часто берете деньги с друзей в таких случаях?

Наконец-то он удостоил меня быстрым и пристальным взглядом.

— А вы что, и правда дружите? Я думал, это просто вежливая формулировка. Ну да… она эксцентрична… Вообще, она никого не учит, чтоб ты знал. Ей в ученики просились дети нашего бывшего премьер-министра, а также поп-певичка эта, из Франции… как ее… забываю имя…

Он так и не вспомнил, а мне было неинтересно в любом случае.

— Так что ты, наверное, действительно талантлив, если она тратит на тебя время, — заключил он.

Я понимал, что он, по сути, был дружелюбен. Это был его способ быть дружелюбным. Но он относился к тем людям, от которых легкая надменность прет в любом контексте.

Элена снова нарисовалась в проходе и позвала его смотреть наброски. Напоследок она с извинением мне улыбнулась. Я ничего не сказал. Рисовать вообще расхотелось. Вместо этого я влез через телефон в Интернет и гонял от скуки шары в Bubble Shooter. Настроение было испоганено вконец.

Они проторчали в кабинете час, и я слышал непрекращающуюся речь этого режиссера. Изредка что-то говорила Элена. Когда я возвращался из туалета, то невольно замер у двери, чтобы послушать, о чем они болтают.

— Здесь я вижу тоже так, да… да… А вот с падугой в больничной сцене надо еще подумать…

— Я думаю, что кое-что подправлю… А вот здесь с размером сцены — это будет нереально, извини…

— Ну, я не настаивал… Кстати, что там твой мальчик делает?

— Сергей?

Тут я врос ушами в дверь, чуть ли не облокачиваясь на нее при этом.

— Думаю, что рисует… Мне так неудобно перед ним. Наши встречи неудачно наложились, я не люблю таким образом общаться с людьми.

— Не будь категорична, — послышался его смех. — Я знаю, что он похищает у тебя каждую субботу. Ему полезно. Будет больше ценить.

— Он и так достаточно ценит.

Ее голос почувствовался как тонкий надрез на коже.

— Надеюсь, он тебя не обременяет? — с преувеличенной заботой спросил этот Андре.

— Нет, нисколько, — рассмеялась она. — Он очень талантлив и умен. И одинок, как это часто бывает в таких случаях. Но, думаю, он скоро подрастет и все изменится.

— Ты ему, судя по всему, заменяешь общение со всеми, — с легким ехидством прозвучал его голос.

— Меня это саму пугает, — послышался какой-то шорох. — Но если так сложилось…

— Смотри осторожнее.

— К чему это ты?

— Элена, милая, не будь слепа. Мальчик влюблен в тебя по уши. Видела, как он буквально раздирал нас взглядом, когда мы там болтали?

— А, глупости… Юношеский идеализм просто… И это пройдет. Все проходит, понимаешь, о чем я?

Я был готов орать и топать ногами, как капризный ребенок. Значит, я еще подрасту? Значит, ее пугает, что она — просто единственный человек, которому я доверяю, с которым могу говорить, зная, что найду понимание?

«Мальчик влюблен в тебя по уши…»

Меня никто в этом доме не воспринимал всерьез, даже Элена. Она никогда не выказывала ко мне пренебрежения или неуважения. Ее снисхождение никогда не указывало мне на мой возраст. Я думал, что мы… равны. Но оказалось, что у нее была для этого своя оценка, которой она делилась с этим хлыщом Андре! Неужели я был настолько эпизодическим персонажем в ее жизни, что она могла меня так легко обсуждать? Или это говорит мое зарвавшееся самомнение? Но я знал точно, что о тех людях, которые мне по-настоящему дороги, я не буду… судачить за закрытой дверью.

Однако она сказала, что я очень умен и талантлив.

Все это время я пытался выяснить свою ценность в ее глазах, и то, что услышал, меня не удовлетворило.

Я рассердился на нее и на себя и вернулся в комнату. На автомате собрал рюкзак, со злости опрокинув несчастного божка, который был моей единственной компанией сегодня.

Я решил уйти без лишних слов. Мне хотелось показать ей, что я чертовски оскорблен и она поступила некрасиво, и вообще…

«Или я, или Андре!» — воинственно крикнуло что-то во мне, и я очнулся. Какой-то протест в детском саду, не более. Что делают взрослые люди?

Я постучался в кабинет, а затем приоткрыл дверь. Они оба таращились в чертеж на мониторе и говорили уже о постановке, а не обо мне.