Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

– До свидания и спасибо.

– За что спасибо?

– За то, что скрасили моё одиночество.

– Неужели вы так одиноки? – спросила меня девушка, которая сидела по шею в море, потому что пальто её было цвета средиземноморской волны.

– Нет. У меня есть девушка, к тому же я женат, – заговорила во мне честность.

– Ого, какой богатый букет. И кто из них вам ближе? – захлестнуло её волной, когда она подняла воротничок, прячась от ветра.

– Глупые вопросы задаёте.

– Почему глупые?

– Вы не знаете, как трудно воевать на два фронта.

– И вы решили открыть третий?

– Нет, вы не фронт, вы видение, «даже не вы, а ваше пальто», – хотел я добавить, но сдержался, – которое удостоило меня своим вниманием.

– Вы думаете, я с вами флиртую?

– Нет, что вы. Флирт – это узаконенная обществом проституция. А вы не такая. Это видно моим вооружённым красным каберне 2013 года с южного берега реки Рон взглядом.

– Вы всегда такой странный?

– Нет, обычно я невинный вовсе, потому что за рулём не могу себе позволить подводить участников движения. Чувство вины для меня всегда было самым неприятным пороком. Знаете, каково крутить руль пьяными руками?

– Нет, не знаю. Я даже в метро езжу трезвая.

– Девушка была симпатична до тех пор, пока не отказала ему, – произнёс я в полголоса.

– Что вы сказали, я не расслышала?

– В общем, я хотел сказать, что соображать хорошо на троих, флиртовать на двоих, полагаться на одного, а рассчитывать надо на себя.

– Мне сюда, – указала девица на подъезд с многочисленными вывесками.

– О ревуар! – сделал я реверанс, но её руку целовать не стал, хотя мог бы, наверное, на волне нагрянувшей лёгкости чувств.

– До свидания, Казанова, – увидел я её спину.

Я пошёл дальше. Довольный хорошей разминкой. Меня колбасило, и была на то веская причина. Вечер, утро, день, да что там день, целая жизнь в новом переиздании. Другое свидание перевешивало весь мой опыт, что это было: аплодисменты сердца, топот предстоящей встречи.

Я получил письмо по электронке от Марины. Оно было странным, из тех, что невозможно забыть или сжечь. «Смс-ки не горят» – тут же возник в моей голове ремикс на великого классика.

Конечно, ты не хочешь, чтобы тебя убило кирпичом с крыши, пусть даже метеоритом (хотя в этом случае известность тебе обеспечена), временем, эгоцентризмом, чтобы смертельно дёрнуло высоким напряжением отношений, ударило током любимой, задавило трамваем желаний, обезумило контрольным выстрелом, чтобы тебя убил кофе, алкоголь, табак или еда, даже не хочешь чтобы тебя убило счастьем, передозировкой блаженства или выстраданным оргазмом, придавило на смерть пышными формами прошедшей любви, что словно спасательный круг поддерживали на плаву и не давали подохнуть. Ты понимаешь, к чему я клоню? Звонки мне разрывают душу. Ты не представляешь, как меня беспокоят её ночные звонки, она звонит слишком часто, звонит мне мысленно, мне приходится о ней думать, даже больше, чем тебе, это входит в привычку, привычка – вот от чего точно не хотелось бы умереть мне. Ты правильно сделал, что порвал это любовное письмо, которое мы с тобой писали несколько лет подряд. Я постараюсь найти все клочки его, чтобы сжечь, а пепел, а пепел развею над рекою прощения.

«Неужели сама написала?» – не поверил я.

Время солит еду, нашу пресную жизнь – падает хлопьями снег, как и многие, он уже никогда не встанет, с мороженого, сдирая этикетку осени, зима перебирала ногами. Смотришь, а в душе тоска зелёная, от одного скрипа можно замёрзнуть, скрипнул шкаф, я залез в петлю шарфа, меня обнимает пальто и умоляет: «Останься!», не ходи туда, где замёрзшие слёзы лета стирают охлаждённого света пальцы. Кто-то опять отложил в моём настроении и не смыл – это ноябрь. Скучно смотреть, как двигаются стены, день, стекающий в ночи стакан, уныл, он теряет значение постепенно, выставка репродукций в моих глазах, утром откроется касса, свободная – продаст билеты большой любви. Средства поступят на счёт правды-матки, что мы родились в ненужное время в ненужных местах, только себе признаться не решаемся в этом. Ты приходишь как мелкая неприятность, стелешься утренним похмельем, не хочется разговаривать, не хочется разговаривать с кем угодно. Зима, как ненужная утомившая постельная сцена, что придёт в этот город? Простуда. Он задохнётся астмой снега, люди ёжась будут здороваться и жаловаться на погоду. Будьте здоровы, если ещё не померли, будьте здоровы, город, будьте бессмертны. Зима, я не видел холоднее стервы, на решётке Летнего сада голубь замёрз в её взгляде, лето за забором его не реанимирует, когда нужно искусственное дыхание, искусства дыхание бессмысленно. День сморщился, как и я от недосыпания, вот-вот грянет череда праздников, упавшие градусы сыграют на повышение – я устал пить, а это плохой признак, значит, нажрусь как собака, как многие. Всякая зима разыскивает свой Новый год. Сейчас шёл к тому, что Новый год – это не повод начать новую жизнь, это возможность отпустить с поводка старую.

Я скрипел зимой, оставив машину недалеко от офиса, стараясь не заглядывать в красные лица прохожих. Многие из них преувеличивали количество наличного счастья. Вот и сейчас одно, даже мне, серому, как кусок асфальта, улыбаясь, сигнализирует, подкупая: всё хорошо чувак, и сдачи ждёт в ответ, а я тупой, помятый, вредный, небритым подбородком физиономию: «Хрен вам, сегодня у меня нет настроения, для продажи», – прошёл я мимо протянутого молодым человеком флаера.

Острый свет лампы штопает прорехи в моём сознании. В офисе я рисовал каких-то замысловатых человечков на листке ватмана. Обводя жирную точку много раз, добавляя ей детали, до тех пор, пока из неё не получился человек, в компанию ему женщину-запятую, потом пошли люди-вопросительные знаки, люди-тире, люди-скобки, многоточия, выгуливающие собачек ру, люди-доллары, люди-проценты, люди-плюсы и люди-минусы. Ты встречаешься с ними, потом или сразу же расстаёшься, так или иначе они остаются очередным знаком в прозе твоей жизни, наряду с людьми-словами и целыми предложения и даже рассказами. Мне же нужен человек-роман. Мне было скучно без него, без неё.

Я оставил работу и зашёл в магазин, купил себе бутылку сухого, мне нужно было что-то залить в бак, чтобы от этого дня не першило в горле. Устроился на скамье в скверике.

– Представляешь? – отправил ей смс-ку. – В руке консервный нож и банка с душонкой ожидает вскрытия, мне никогда не признаться в своей любви, даже если ты меня возненавидишь. Я собирался открыть бутылку вина, чтобы выпить её без тебя. Если ты спросишь, что я чувствовал в этот момент? Как отрезает себе руки художник, чтобы не рисовать один и тот же натюрморт каждый день. Он не мог нарисовать его только по одной причине: от бытовых предметов падала, словно настроение, любимой тень, твоя тень. Каждый божий день в мастерскую входила тоска и гложила. Она наблюдала, как художник размазывает по холсту, будто масло на завтрак, свой изощрённый ум, с одной только целью – забыть тебя на эти полгода твоей практики. Безумен его роман в красках. Лгать о любви он больше не может: настоящий художник – лгун, а мозг что угодно, но не талант. Его желание – выплеснуть из себя прошлое, чтобы вновь предстать перед тобой чистым и бесталанным и кормиться твоим кощунством и далеко идущими планами.