Ксения Букша - Счастье-то какое! (сборник)

– Ну-ну. Хватит.

И Митя закивал, соглашаясь и чувствуя, как отмякает его злоба. Он полно вдохнул и спросил теплым мирным тоном:

– Так поедете, батюшка?

– Так скоро крестить не получится, – ответил ему отец Георгий.

– Когда же?

– Сперва приведешь крестных родителей. Нужна подготовка. Матушка проводит огласительные беседы вечером, в пятницу и в воскресенье. Как получат справку, что были на обеих, явишься сам. Причастишься. После и поговорим.

– А без того никак? Ванька – он всё знает, он алтарником был. А мы, говорю, далеко, в Сонницах…

Запахло хлебом. Митя вспомнил, что в желудке его второй день было пусто.

– Такие правила.

– Не поедете, значит?

Отец Георгий мельком взглянул на Митю, затряс тяжелой, львиной своей головой.

– Пока всё не сделаешь, крестить не положено, – сказал он.

– Да там всего-то надо!

– Кому надо? Тебе надо?!

Митя свел горячие свои кулаки и, упершись ими в стол, поднялся над священником грозной темной волной.

– Этот храм такие же строили, – бубнил отец Георгий, заводясь. – Им тоже надо было. А что натворили? Притвор узок, алтарь – на юге! Колокольня, и та нарошечная… Понимать надо помимо намерения. Готовиться!

Митя застегнул бушлат, натянул на глаза мокрую шапку.

– А то всё им надо. Им!.. – не унимался священник. Он тоже хотел встать, сжался остро в локтях и коленях.

– Просвиры горят, – сказал Митя и поспешил наружу.

По двору не пошел, зная, что будут следить за ним из окон. Двинулся прямиком к воротам. Утопал в снегу, ломая руками наст. А когда был уже за оградой, то взглянул еще раз на паперть, на притвор с иконой, на колокольню без колокола. Постоял, кусая щеки. И вернулся. Не крестясь, вошел опять в церковь.

Издалека виднелись Сонницы и три дымных столба над ними. Еще держался свет на западе, за лесом, и этот дым в закате был лилово-розовый, и избы сверкали окнами.

Митя вспомнил, как впервые вошел тогда в еще полную и живую деревню, и это был душный июльский вечер. Играла гитара, и у дороги на чурках сидели парни. Курили, громко и неровно пели. Только Ваня был трезв, молчалив и серьезен. Он заметил Митю и пошел к нему с объятиями. И когда гитарист сбил последние ноты, Митя достал водку, и они выпили за знакомство. Подошли еще ребята, расстегнутые, с мокрыми зализанными волосами. Только из бани, они глубоко и свободно дышали, им тоже хотелось гулять и петь. Все стали упрашивать Ваню открыть клуб. «Вы же вести себя не можете прилично», – сказал он и пошел за ключами.

Нетерпеливо допили водку и потянулись роем вдоль пустых дворов. Кричал пьяным веселым криком: «Девчонки! Идемте танцевать!» – и на окнах домов отодвигались шторы. Ваня подхватил Митю под локоть, оторвал от толпы, чтоб не увлекался.

В клубе они растолкали скамейки, настроили магнитофон. Заиграла музыка. Митя да еще трое ребят пошли курить в кинобудку. Появился самогон. Входили и выходили местные. Они жали руки, громко спрашивали Митю про город, хлопали его по плечу. А когда Митя вернулся в зал, в кругу уже танцевали девушки. Они метко поглядывали в его сторону и всякий раз, встряхнув волосами, отводили взгляд.

А потом Митя спросил у Вани, что это за красавица в зеленом платье и есть ли у красавицы парень. И так обрадовался, что никто с ней не гуляет, что не запомнил даже имени.

– Ольга.

– Как?

– Оля! – повторила она ему на ухо в медленном танце.

Он склонился специально, как глухой, и ждал еще голоса, и разглядывал ее тонкую ключицу. А потом приглашал снова и снова. И всё теснее были они с каждым разом.

На быстрых песнях Митя выходил на улицу или в кинобудку, пил самогонку с парнями и кивал каждому из них, а сам прислушивался к следующей мелодии. И после нового танца Митя взял Ольгу за руку и повел гулять. Они свернули к омуту и сели на вросший в берег камень. Митя гладил ее загорелую шею, а потом поцеловал в бугорок за ушком. Ольга поежилась, будто от холода, и по плечу ее пробежали мурашки. Но через секунду она резко обернулась, оттолкнула без силы Митю, а хитрые глаза ее уже выбрали путь. «Не догонишь, гуляка!» – закричала она и побежала с шорохом по траве. Митя метнулся следом. Он сразу понял, что скоро догонит Ольгу и так кончит игру, поэтому перешел на шаг. Если она оборачивалась, задыхаясь от смеха, он делал вид, что бежит, но не поспевает, а если замирала вдруг, засмотревшись на звезды, Митя тоже запрокидывался назад и чувствовал, как от смелой радости кружится голова. А когда они уже зашли далеко и за спиной осталась только темнота, Митя сделал несколько быстрых шагов и притянул Ольгу к себе.

Он вспомнил, как оказались они на дороге, пили черную воду из колодца, остывая и заглядывая друг другу в глаза. И Митя сказал, глупость сказал, что хочет увезти ее с собой, жениться и подарить всю жизнь. Ольга отняла от колен промокший в росе подол и больше не поднимала взгляда. «Врешь всё», – сказала она с печалью и лаской, развернулась и пошла к дому. Митя почувствовал тут же, как слаб перед ней, и ноги его загудели, точно от страха высоты. Он думал лишь о том, как хочется ему стать сильнее. Для нее!

Потупившись от воспоминаний, Митя оглядел с холма Сонницы, но уже другим, изменившимся взглядом, он вновь, точно десять лет назад, ощутил, как заполняет и щекочет его живой упрямый поток воли и сил.

– Отстань от нас! – крикнул он в мрачнеющий ельник за спиной. – Не взять тебе!

Снял рукавицы и промыл снегом золотистый крестик на ладони.

К заходу он был дома.

Ваня, серокожий, мятый, с бурой щетиной, встретил его у калитки. Он бросил с треском лопату, снял шапку и обтер дымящуюся шею.

– Митюнь, прости меня, – сказал он, шмыгнув носом. – Бабы съели! Завели свое: не повез, пропил Митю нашего! Он, поди, околел по пути. А что с тобой будет?

Двор был чист, в Ваниных ногах вился сытый пес. Митя заглянул в теплое окошко, там он увидел Ольгу, рядом с ней на табурете сидела баба Вера, качала на кулаках свою беззубую улыбку, а по паласу меж ними с паровозом в руках крутился Андрюша.

– Ты хоть Символ веры еще помнишь? – спросил Митя.

– Издеваешься?

– Да кто тебя знает…

– Ве-ру-ю во еди-и-инаго Бога Отца, Вседержителя! – заорал Ваня так, что пес отскочил в страхе.

– Тогда согрей воды в бане. И побыстрей.

Митя постучал в окно. На него обернулись удивленно-приветливо. А когда вошел в избу один, без священника, Ольга только молча кивнула.

– Вот тебе лекарства, – сказал Митя.

Он бросил их на кровать и стоял дальше под общее молчание.

– Я, пожалуй, пойду, – заспешила баба Вера.

Митя поднял руку.

– Останься. Андрюшу сейчас крестить будем.

Ольга с вопросом посмотрела на мужа. Она едва сдерживала улыбку.