Пол Остер - 4321

В Рочестере триста тысяч человек над землей, сказал Фергусон, и триста тысяч под ней. Это наш добрый друг назвал бы соразмерным образом [110] Из стихотворения «The Tyger» Уильяма Блейка (1794), пер. С. Маршака. .

Или браком небес и преисподней.

Так началась первая беседа между Фергусоном и Карлом Макманусом, разогрев перед двумя часами, что они провели вместе в «Вест-Энде», обсуждая материалы, какие он станет писать для газеты, его пробный период инициации, когда ему предстоит освещать местные новости, что со временем подведет его к событиям национальным и мировым, если ему все удастся, в чем Макманус, к счастью, похоже, не сомневался и принимал как дело решенное, жалованье, которое ему начислят для начала (невеликое, но не такое, чтобы нужно было сурово бороться с душераздирающей нуждой), подробную информацию о персонале газеты и ее управлении, и чем больше говорили они, тем довольнее Фергусон становился принятым решением, своим инстинктивным рассчитывайте на меня в ответ на слово чудовищное , и теперь, когда Фергусон понемножку узнавал Макмануса, он понимал, что многому научится, работая на этого человека, что маловероятный Рочестер на самом деле — ход хороший и похожий на правду, и когда он протянул левую руку и показал ее Макманусу (который стал первым посторонним человеком, кто вообще у него поинтересовался, как он потерял свои пальцы), то сказал: Надеюсь, из-за этого призывная комиссия от меня отстанет и я смогу выйти к вам на работу.

Не беспокойтесь о призывной комиссии, ответил Макманус. Вы уже записались ко мне, а никому не служить двум армиям одновременно.

Потихоньку той весной сердце угомонилось, а кинжалы убрались у него из живота. Он купил себе пару новых пуховых подушек, продолжал чураться грейпфрутов и еще три раза выкупался в ванне с Норой. Вычитал гранки своей книжки. Заказал трехмесячную подписку на «Таймс-Юнион» и принялся следить за повседневной жизнью в Рочестере. Попросился в новообразованную, причудливо названную «Стих-команду Колумбии» и съездил в Сару Лоренс и Йель с Обензингером, Квинном, Фриманом и Циммером — они совместно читали стихи студентам (выступать публично было по-прежнему невозможно, а вот читать напечатанные на листочках переводы — отнюдь) — то были весьма энергичные мероприятия, за которыми следовали значительные возлияния и много смеха, а также (в Саре Лоренс) полуторачасовая беседа с потрясной студенткой по имени Делия Бернс, которую ему отчаянно хотелось поцеловать, но он так и не поцеловал. Написал последние работы к семинарам по литературе, и ему удалось не проспать экзамен по астрономии. В нем было сто вопросов с пятью вариантами ответа на каждый, а поскольку Фергусон был лишь на одной лекции и ни разу не открыл учебник, он обвел кружочками буквы от А до Д в случайном порядке и воодушевился, когда выяснилось, что он набрал восемнадцать процентов, чего хватало, чтобы ему поставили проходной балл 2+. Затем, в довершение своего маленького подвига почти невидимого бунта, вернулся в университетский книжный магазин и продал им учебник, тем самым натянув их дважды. Ему за книгу дали шесть долларов и пятьдесят центов. Десять минут спустя, пока он шел по Бродвею к своей квартире на Западной 107-й улице, к нему приблизился попрошайка и поклянчил дайм. Вместо того чтобы дать ему прошенные десять центов, Фергусон сунул в дядькину раскрытую ладонь все шесть долларов и пятьдесят центов и сказал: Пожалуйста, сэр. В дар от попечителей Университета Колумбия. С моим почтением.

Книжку его опубликовали двенадцатого мая в славной мягкой обложке — семьдесят две страницы, смотреть на которые и держать их в руках доставило ему много удовольствия в те часы, когда тираж доставали из коробок в редакции «Ревю», а через неделю он раздал все, кроме пяти из двадцати положенных ему авторских экземпляров, друзьям и родственникам. Обложка иллюстрировалась репродукцией известной фотографии Аполлинера с Первой мировой войны — той, на которой голова Вильгельма Аполлинариса де Костровицкого забинтована после операции по извлечению шрапнели у него из виска: поэт как мученик, современная эпоха родилась в грязи окопов, Франция в 1916 году, Америка в 1969-м, обе они не в силах выбраться из нескончаемых войн, которые пожирают их молодежь. Три экземпляра отданы в реализацию «Книжному рынку Готама», еще три — «Книжной лавке Восьмой улицы», а шесть — в каморку книжек в бумажных обложках в студгородке. Бесценный Циммер, ближайший, самый восхитительный друг Фергусона из всех людей у него в классе, написал рецензию на книжку для «Спектатора» и не сказал в ней ничего, кроме добрых слов, чрезмерно добрых. «На произведения в этом ассамбляже стихотворений из Франции не следует смотреть как на простые переводы — их нужно считать английскими стихами по их собственному праву, ценным вкладом в нашу литературу. Мистер Фергусон обладает слухом и сердцем истинного поэта, и с течением лет лично я буду возвращаться к этим великолепным произведениям вновь и вновь».

Чрезмерно добрые слова. Но уж таков был молодой Давид Циммер, перед которым вскоре встанет большой вопрос, какой возникнет и перед ними всеми, как только покинут они Морнингсайд-Хайтс. В случае Циммера дилемма эта выражалась рифмой. Учить урок или тянуть срок. Четыре года исследовательской стипендии по литературе в Йеле — или от двух до пяти, если в итоге его загребут в армию. Урок или срок. Вот так песенка — и вот так мир сотворил Ничейпапа.

Попрощаться с Колумбией было нетрудно — весной 1969 года она переживала очередной виток протестов и демонстраций, события, которые Фергусон желал бы проигнорировать чисто из самосохранения, но он будет скучать по друзьям и некоторым преподавателям, ему будет не хватать возможности упрочить свое образование, которое он получил от Норы в те несколько ночей, что они провели вместе, и ему будет не хватать того мальчика, исполненного надежд, кто пришел сюда осенью 1965 года, мальчика, который за минувшие четыре года постепенно исчез, и его уж больше не отыскать.

В то же утро в середине июня, когда Фергусон кашлянул кашельком и сдал письменный экзамен в здании призывной комиссии на Вайтхолл-стрит, Бобби Джордж и Маргарет О’Мара соединились священными узами брака в Католической церкви св. Фомы Аквинского в Далласе, Техас, где Бобби был стартовым принимающим в балтиморском клубе двойной А, и в тот же день, так уж вышло (если верить письму, которое Фергусон получил от своей тети Мильдред), Эми, от которой по-прежнему было ни слуху ни духу, и она по-прежнему пребывала в бегах, посетила национальный съезд СДО в Чикаго, буйное собрание, переросшее в злобную стычку из-за тактики и идеологии между фракцией ПР и группой, впоследствии ставшей известной под именем «Метеорологи», что привело к расколу и внезапной, всех потрясшей кончине СДО как политической организации. Дядя Генри и тетя Мильдред время от времени поддерживали контакт с Эми, пока она первый год училась на юридическом факультете, и Мильдред написала ее бывшему и единственному, чтобы сообщить, что Эми решила отвернуться от заблуждений революционного активизма и посвятить себя более реалистической цели прав женщин . Миг истины случился, когда человек по имени Чака Веллс, заместитель министра информации чикагских «Черных пантер», встал и набросился на ПР — и безо всяких видимых причин заговорил о женщинах в СДО, употребив понятие «власть пизды» и сказав, что «Супермен — фуфло, потому что ни разу не попытался выебать Лоис Лейн», а через несколько минут высказывание это подкрепил другой член «Черных пантер» Джевел Кук, объявивший, что сам он за «власть пизды», а равно и то, что «брат всего-навсего пытался сказать вам, сестры, что у вас — стратегическая позиция в революции — навзничь». К тому времени это уже была старая и заезженная шутка, Эми слышала ее десятки раз за последние годы, но в тот день в Чикаго ей наконец хватило, и она, вместо того чтобы объединить силы с «Метеорологами», отколовшейся фракцией, куда вошли бывшие студенты Колумбии Майк Лоуб, Тед Гольд, Марк Рудд и прочие, которых всех до единого исключили из университета в конце весеннего семестра в прошлом году, встала и вышла из конференц-зала. Как выразилась в конце письма тетя Мильдред, вновь опустившись до того покровительственного тона, к какому часто прибегала, говоря о других людях: Думаю, ты должен об этом знать, Арчи, пусть даже вы вдвоем больше и не пара. Мне кажется, что наша Эми наконец начала взрослеть .