Михаил Аранов - Баржа смерти

Интеллигенты, вроде Петрушкина, это заметили. Но спорить нынче с пролетариями было не с руки.

Константину Ивановичу рассказали эту историю с «лозунгом». Мол, какой герой, однако, скромный учитель Петрушкин. А Константин Иванович вдруг вспомнил встречу с ним летом восемнадцатого года в подвале фабрики. И его злой шёпот: «Ну, уж Вам-то грех жаловаться на красных».

Сейчас учитель Петрушкин был принят на фабрику как жертва белого террора. Он всем рассказывал, что его тогда чуть не расстреляли. Бухгалтер Григорьев и милиционер Серов молчали. Ведь, в самом деле могли и расстрелять.

А Константин Иванович сделал всё-таки доброе дело. Пошел к директору фабрики, просил, чтобы вернули на фабрику Филатова. «Да, да. Я помню этого мастера, – горячо заговорил Патов, – грамотный, строгий к бездельникам. Тогда был политический перехлёст. Лес рубят, знаете ли, щепки летят. А, учитывая Вашу недавнюю трагическую историю, арест перхуровцами и роль Филатова в Вашем спасении, непременно его возьмём. Вот нужен начальник ткацкого цеха». «Он не хочет в цех, – говорит Григорьев, – он хочет в охрану». «Вот и прекрасно, – обрадовался Патов, – начальником охраны! Ведь воруют у нас. И как воруют. Только предупредите Филатова, чтоб без мести».

Теперь Константин Иванович не раз видел, как в обеденное время и по окончанию рабочего дня сторожа заталкивали в свою подсобку рабочих, которые странно вдруг растолстели в животе.

Филатову подбрасывали записки с угрозами. Но, видно, ледяная вода фабричного пруда изрядно закалила бывшего мастера. Воров отстраняли от работы на неделю, на месяц. На штрафы за воровство уходило ползарплаты. Но это не пугало рабочих. Зарплаты-то не было, какой месяц…

Как-то задержался начальник охраны Филатов на службе. В темном проулке дубьем отходили его. Дознание проводил милиционер Серов. Начальник охраны утверждал, что лиц нападавших не помнит. Во что поверить было трудно. Может, держал начальник охраны в голове директорский наказ: «Чтоб без мести». Неделю Филатов отлёживался дома с примочками и грелками, пока синяки не сошли. Решением фабкома выдали товарищу Филатову пистолет.

До Константина Ивановича дошли слухи, что Филатов вызывал к себе, вроде как на допрос, кого-то из злостных воров. Ведь наверняка знал Филатов в лицо нападавших на него рабочих. Фабричные охранники слышали за дверью фразу начальника: «В ледяной воде меня искупали. И хватит». Воры ушли от начальника охраны присмиревшие. А ведь по революционным законам им тюрьма светила. И вот о Филатове на фабрике заговорили без злости, уважительно.

Фабричные комитетчики требовали от директора Патова, как и в прежние времена, выдавать зарплату мануфактурой.

Но Патов был неумолим: «Анатолий Васильевич Луначарский в Москве, а моё начальство здесь в Ярославле – под боком. До меня им – рукой подать». Однако всё же решился отправить рабочих на заготовку и доставку дров. И за эту работу оплата – аршинами полотна. И ещё – из Ярославля звонил товарищ Цветков, председатель Ярославского Губкома. Строго потребовал навести порядок на фабрике. Дал месяц сроку. Сказал, что пришлёт в помощь Патову специалиста, Перегуду Сергея Семёновича. Когда Патов неосторожно спросил, в какой области товарищ Перегуда специалист, то получил жёсткий ответ: «Перегуда – проверенный товарищ. Преданный делу партии большевик. Занимался политпросветом. Лучших людей бросаем вам на подмогу».

Сергей Семёнович Перегуда поместил в слегка потёртый чемодан драповое пальто. Хотя и лето. Но Бог знает, сколько придётся задержаться в Гаврилов-Яме. Сложил кое-какое бельишко. Разгладил перед зеркалом широкий ремень на животе. Вот он стоит в дверном проёме. И Дарья высунулась в коридор, причитает: «Ой, надолго ли от нас, родненький, кормилец Вы наш».

Вот – теперь и «кормилец». Доктор-то Троицкий съехал с комнаты. Удалось дочку Дарьину вселить. Сергей Семёнович насквозь видит эту подлую бабу. Дочка-то её опять на сносях. Думает, насовсем Перегуда съезжает, так на его комнату глазёнки Дарьины загорелись. А вот на-ка, выкуси.

Товарищ Цветков так и сказал: «Разобраться, навести порядок на фабрике. Начните с финансов». Ну что ж, не впервой. Кого надо – на нары. А кого к стенке. Он, Перегуда, не первый год на партийной работе. Хотя, Цветков предупредил, что с директором Патовым надо быть осторожным. Левых эсеров больше на фабрике нет. А вот меньшевистский душок присутствует.

Из доклада А. В. Луначарского Ленину. (1 дня июля 1919 г):

«Относительно Локаловской могу сказать с уверенностью, что она имеет возможность производить до 900 тысяч аршин льняных тканей в месяц, что составляет более 10 миллионов в год.

Почему же эта фабрика стоит в настоящее время? – По отсутствию топлива. Оказывается, что Локаловская мануфактура заготовила себе 22 тысячи саженей дров, чего и хватило бы на целый год. Дрова эти лежат в разных расстояниях от фабрики, от 5 до 25 верст, и вот привезти их оказалось невозможно. Крестьяне согласились возить дрова и со своим овсом с тем, чтобы им платили не деньгами, а мануфактурой.

На Локаловской фабрике имеется не использованные несколько миллионов аршин. Стали просить Центротекстиль о праве выдать по 5 аршин тканей на каждого возчика. Отказ».

В марте 1919 года Николай Фёдорович Доброхотов [17]был вызван в Москву в распоряжение ЦК партии. А в начале июля он появился в Ярославле в качестве специального представителя ЦК с весьма широкими полномочиями. Он председательствовал на заседаниях Губкома партии.

От него зависело принятие решений по кадровым вопросам. В середине июля прежний председатель Губисполкома Цветков сдал все дела Доброхотову.

И опять Константину Ивановичу из Ярославля прислали начальника. И звать его – Сергей Семёнович Перегуда. Может из хохлов. Вспомнилось: «Бей хохла, бей хохла». Откуда это? Верно, в прошлых летах услышанное, ещё при Николае.

Мордастый мужик. В отличие от прежнего комиссара Перельмана, жирный подбородок гладко выбрит. Рыжие редкие волосёнки на голове прилизаны и расчёсаны на прямой пробор, как у приказчика прежних времён. Под носом – поперёк две рыжеватые щёточки. Полувоенная гимнастёрка с огромными накладными карманами. Сапоги в гармошку и галифе. Широкий ремень перетягивает необъятный живот. Сукно, пошедшее на наряд начальника, было явно из дорогих. «Английское сукно-то», – сразу определил Константин Иванович. И от этого знания неприязнь к новому начальнику превратилась в глухую ненависть. Начальник не скрывал, что в бухгалтерии ничего не смыслит. Надувал щёки и говорил: «Ты, Григорьев, смотри у меня. Если что, из Ярославля ревизию вызову. А там, сам знаешь. Разговор короткий» Вскоре из Ярославля приехал ещё один, молодой. Какой-то невзрачный.