Виктория Токарева - Дом за поселком: Рассказы и очерк [сборник]

Новая жена — ее зовут Анна — родила Андрею мальчика и девочку. Клан Антокольских активно разрастался.

Леон Тоом со временем утомился от семейной жизни, от толстой Кипсы, стал шарить глазами по сторонам. Кипса решила укрепить семью и родила дочку Катю. Рождение второго ребенка ничего не изменило. Леон брызнул из семьи, как таракан из-под ладони. Леон захотел разнообразий, но для него все кончилось плохо. Он погиб. Выпал из окна, может, выпрыгнул. Кипса считает: выпал. Ей так легче думать.

Катя по традиции семьи рано вышла замуж и родила троих сыновей. Общее количество жильцов — двенадцать человек. Дом трещал. Дом стал похож на огурец, набитый семечками.

А как же Павел Григорьевич, Павлик, Павличек? А никак. После смерти Зои дом пал. Прежде это было организованное пространство, почти музей, где царили художественный вкус и достаток. Сейчас — захламленное общежитие, общага, пчелиные соты, где занята каждая ячейка. На павловских стульях висели мокрые колготки, по ценным гравюрам ползали рыжие тараканы, резной дубовый стол задвинут в угол, на нем остатки еды, немытая посуда.

На Павла Григорьевича никто не обращает внимания. Он никому не нужен и не интересен. Кипса откровенно говорит Ане Масс:

— Я тебе честно скажу, Аня. Я от него устала. Капризничает в еде. Дети его раздражают. Я еще понимаю, когда закладываешь силы в молодое поколение. Это правильно. В этом есть смысл. Но тратить силы на старика — это все равно что стараться сохранить прошлогодний снег…

Предательство отца и предательство мужа сделали Кипсу жестокой.

Павел Григорьевич медленно сникал. У него было чувство, как у ребенка, который из любящей семьи попадает в детский дом, где он никому не нужен.

Анна Масс вспоминает: «Было больно смотреть, как он, шаркая, опираясь на трость, путаясь в полах халата, волочится на кухню ужинать. Вместе с ним за стол садилась его первая жена. Старые Наташа и Павлик встречались за кухонным столом, ели кашу, пили чай из засаленных кружек, потом молча расходились».

Судьба сделала кольцо. Кольцо на новом витке по спирали.

Старому Павлику стало трудно подниматься на второй этаж. Кипса выделила ему маленькую комнатку на первом этаже. Туда помещалась узкая кровать, покрытая тонким полосатым одеялом. Стол. Табуретка. Все. Как в тюремной камере.

«Весь усохший, в огромном для него махровом халате, он сидел, отвернувшись ото всех, спиной к двери. Курил трубку не переставая, как будто хотел дымовой завесой отгородиться от домашнего хаоса. Тем, кто заглядывал в комнату, казалось, что он что-то пишет. Но он просто сидел, уставившись в окно пустыми глазами с огромными черными подглазьями». (Из воспоминаний Анны Масс.)

Однажды Кипса сказала Ане:

— Я хочу сделать Кате с Мишей отдельное помещение. Поставить капитальную стену, вот тут.

Она показала часть прихожей и комнату Павла Григорьевича.

— А папу куда? — спросила Аня.

— Ну, когда-то это должно кончиться.

— Что «это»? — не поняла Аня. Потом поняла.

Да. Когда-то «это» кончается. Павел Григорьевич умер в 1978 году, через десять лет после Зои, в возрасте восьмидесяти двух лет. Его похоронили рядом с Зоей на Востряковском кладбище.

Кипса поставила капитальную стену там, где хотела, но она пережила отца всего на два года. Ее убил диабет.

Наталья Николаевна осталась одна. Она пережила своих детей — Кипсу и Володю, бывшего мужа, поэта Павла Антокольского. Остались двое внуков и шестеро правнуков. Но внуки и правнуки — это через поколение. Им старики неинтересны. Это жестоко, но правильно, иначе бы не было прогресса. Никого не интересует прошлое, никто не живет с вывернутой шеей.

Наталья Николаевна гуляла в одиночестве по аллеям поселка, одетая кое-как, в кедах без шнурков. Можно было подумать, что идет бомжиха, и только выражение лица, исполненное ума и достоинства, выдавало в ней прежнюю дворянку, помещичью дочь. Где-то в дальней дали остались Ключищи, студия Вахтангова, любовь к Володе Алексееву, мама Павлика, похожая на императрицу. Много было всего. Жизнь обидела и обманула, но ее сердце было полно любви к потомкам. А человек, умеющий любить, уже состоялся.

Денис рассказывал мне, как Наталья Николаевна учила его в детстве французскому языку. Денис не хотел учиться, норовил смыться к друзьям на улицу, но прабабушка привязывала его к крыльцу веревками и не отпускала до конца своего урока. В результате Денис стал свободно говорить по-французски, и это его очень украшает.

Кипса не собиралась умирать, поэтому не успела оставить завещания. Это привело к многолетней жестокой схватке между наследниками.

Писательский поселок — лакомый кусок: участок полгектара, вековые сосны, близость к Москве.

Каждому наследнику хотелось пошире раскрыть рот и откусить побольше от этого пирога.

Дележ наследства очень редко проходит гладко, но более безобразной тяжбы, чем у наследников Антокольского, история не помнит. Воспаленные, доходящие до бешенства ссоры сотрясали дом. Они дрались, выдирали друг у друга волосы большими клоками, и эти волосы, как паутина, летали по участку.

Наталья Николаевна в драках не участвовала, а просто отдала свою долю любимому правнуку.

Жена Андрея Анна Тоом пришла в правление кооператива и объяснила: Денис — несовершеннолетний, за ним стоят Мила и Художник. Они и будут пользоваться наследством, хотя никакого отношения к клану Антокольских не имеют.

В этом была своя логика, но Наталья Николаевна смотрела далеко вперед. Она понимала: когда-то Денис станет совершеннолетним и эта часть дачи ему понадобится. Так оно и оказалось.

Все кончилось судом. Жена Андрея Анна Тоом, талантливая и бесстрашная, отсудила лучший кусок, но оставаться на даче уже не хотела. Ей невыносимо было видеть своих недавних оппонентов. Она продала свой надел. Кому? Мне.

Я пошла посмотреть, что мне предлагают. Стояла зима. Снег лежал на деревьях. Берендеево царство. В глубине — маленький пряничный домик времянки, и казалось, что там пахнет свежевыпеченными пирожками.

Мимо проходил писатель Юрий Бондарев — высокий, значительный, похожий на хирурга Кристиана Барнарда, который первый сделал пересадку сердца.

Юрий Бондарев задержался возле меня.

— Брать? — коротко спросила я.

— Еще как, — коротко ответил Бондарев.

Сказано — сделано. Я купила у Анны и Андрея кусок земли, и это составило мое счастье. Мы с Анной Тоом отметили покупку чашкой чая с тортом. Торт был тяжелый, с масляным кремом. Но тогда других не делали.

Анна продала мне свою часть, пятнадцать соток, и эмигрировала с семьей в Америку. Золотые мозги ее мужа оказались востребованы везде: и тут и там. В Америке даже больше.