Александр Проханов - Певец боевых колесниц [сборник]

Подкопаев слушал языческие поверья, думая, что Вероника развлекает его. Но вздох, который она издала, был вздохом женщины, испытавшей наслаждение.

– А это теофраста царственная из Бразилии.

Подкопаев почувствовал, как оранжерея поворачивается вокруг оси, открывает свою потаенную восхитительную сторону. Деревья начинали шептать, говорили на неизвестном, но понятном ему языке. Он и сам становился деревом. У него из головы, из груди, живота вырастали ветви. Он был покрыт глянцевитыми листьями, по которым стекали прозрачные капли. В небе светили сразу несколько солнц – белое, голубое, зеленое. Деревья танцевали, превращались в восточных красавиц. Красавицы колыхали бирюзовыми, алыми облачениями. Он хотел их обнять. Благодарил за то, что привели его в этот сияющий сад, где нет ни земли, ни неба, а одна чудесная невесомость. Сержант Лиходеев, убитый под Шатоем, застыл в прыжке. Мама шла по розовому снегу, несла голубую сосульку. Прилетели волшебные птицы с лицами одноклассников, с которыми давно не встречался. У каждой птицы небывалого цвета глаза – изумрудные, рубиновые, сапфировые. И только одна с глазами небесной лазури. Синеглазая птица превратилась в дивную женщину. Он стоял перед ней, обнаженный, в глянцевитой листве. Тонкими пальцами она раздвинула листву, целовала ему грудь, живот. В нем небывалая сладость, неведомое прежде блаженство. Она смеялась своим алым ртом. Опять превратилась в птицу и улетает, оставляя ветку пустой.

Подкопаев очнулся. Сидел на тахте среди шелковых подушек. Вероника, улыбаясь, смотрела на него.

– Вас полюбили мои деревья. Они вас помнят. Вы одно из них.

Подкопаев сидел без сил. Он надышался этих маслянистых пьяных ароматов.

Послышались шаги. В оранжерею вошел тучный господин с мясистым лицом. Подвижные губы перебрасывали из одного угла рта в другой фальшивую сигарету.

– Здравствуйте, Сергей Кириллович. На вахте мне сообщили, что вы в оранжерее. Я Всеволод Борисович Школьник, одно из деревьев, которые Вероника Петровна выращивает в своей Священной роще. Она еще не превратила вас в аглаю душистую? Или в дуранду прямостоящую? Многие господа, которых считают безвременно ушедшими, находятся здесь, в Роще, на попечении Вероники Петровны, – Школьник захохотал, протянул Подкопаеву полную вялую руку. – Странно, что мы с вами до сих пор не знакомы. В моем доме бывает много писателей, художников. Я знаком с вашими произведениями.

– Только вчера говорил о вас с генералом Филипповым, а сегодня такая встреча! – Подкопаев продолжал удивляться совпадениям.

Он еще не начинал свой роман, но первые страницы уже были кем-то написаны. Челн продолжал плыть по темной реке.

– Филиппов уникальная личность. Последний осколок Берлинской стены. У него на уме одни заговоры, одни перевороты. Надо сказать, не напрасно. Он причастен к расстрелу Чаушеску. Думаю, не без его участия выбрасывались из окна и лезли в петлю незадачливые партийцы. Говорят, он участвовал в переброске денег партии в зарубежные банки и до сих пор хранит реквизиты этих колоссальных сумм.

– Генерал Филиппов умер сегодня ночью, – сказал Подкопаев.

– Вот как! – Школьник задумался. – А ведь он многое мог рассказать. Его рассказов хватило бы на несколько романов.

– Придется слушать другие рассказы, – сказал Подкопаев.

– Может быть, рассказы банкира? – засмеялся Школьник. Его узкие, под коричневыми веками глаза остро взглянули на Подкопаева. – Хотите написать роман о банкире?

– Для этого нужно войти к банкиру в доверие.

– Считайте, что вошли. В самом деле, не хотите на меня поработать? Я вас не перегружу. Что-то вроде прессатташе. Некоторые встречи, некоторые заявления, некоторые необременительные интервью. Согласны?

– Это так неожиданно. Вероника Петровна едва не превратила меня в дерево. Ваше предложение мне ничем не грозит?

– Абсолютно ничем. – Школьник фамильярно хлопнул Подкопаева по плечу. – Пойдемте, потолкуем. Кстати, там собрались любопытные люди. Для вашего романа! – Школьник захохотал, увлекая Подкопаева из оранжереи.

Уходя, Подкопаев передал Веронике визитную карточку:

– Позвоните, – сказал он. – К телефону подойдет аглая душистая или дуранда прямостоящая.

– Скорее всего, это будет араукария, – ответила Вероника, принимая визитку.

Подкопаев и хозяин дома покинули оранжерею, оставив в ней женщину с глазами экзотической птицы. На лифте поднялись на этаж, где их встретил дворецкий. Шел рядом со Школьником, слегка забегая вперед, и докладывал:

– Повара, Семен Борисович, приготовили все блюда. Их несколько смущает запах кушанья.

– Будем есть в респираторах, – хмыкнул Школьник.

– Гости съезжаются. Никто не пренебрег приглашением.

– Еще бы! Им обещаны подарки и женщины.

– Эскорт уже прибыл. Я сам отбирал.

– Проводите их в душ.

– А вот музыканты опаздывают. Ссылаются на пробки.

– Мне что, вертолет за ними посылать?

Дворецкий отстал. Школьник ввел Подкопаева в просторную гостиную, посреди которой стоял огромный стол черного эбенового дерева. Золотистыми породами дерева по окружности стола были инкрустированы знаки Зодиака – Рыбы, Скорпион, Овен, Стрелец. За столом сидели пять человек, которые замолчали, увидев незнакомого Подкопаева.

– Это мой пресс-секретарь Сергей Кириллович. При нем можно обо всем говорить, кроме тем, обозначенных кодами. Присаживайтесь, Сергей Кириллович.

Подкопаев занял место за столом перед инкрустированным знаком Весов.

Он осторожно присматривался к застолью и с изумлением узнавал в сидящих мужчинах богатейших людей страны. Их состояния исчислялись миллиардами долларов. Все сидели в вольных позах, без галстуков. Перед ними стояли стаканы с овощными и фруктовыми соками.

– Ты, Альфонсо, объясни, в чем чудодейственная сила этих деревьев. Мы ведь с их помощью должны совершить «эпсилон сто четырнадцать»? – обратился к Школьнику известный банкир, близкий к семейству Ротшильдов.

Он был похож на розового поросенка – жирное тельце, курносый пятачок, белые ресницы вокруг красноватых глаз.

– Дорогой Амиго, «эпсилон сто четырнадцать» – это конечная фаза. Ей предшествует «сигма триста». А о дереве пусть тебе объяснит профессор Брауншвейг. Мы специально пригласили его из Сан-Диего. Он взращивает там свои интеллектуальные деревья.

Подкопаев удивился тому, что Всеволод Борисович Школьник был назван «Альфонсо», а банкир, чье имя было хорошо известно, теперь назывался «Амиго». К тому же понять разговор мешали присутствующие в нем конспирологические коды.

Худощавый, с тонкими руками и длинной шеей господин, которого назвали Брауншвейгом, с английским акцентом, хотя и на русском языке, пояснил: