Эмили Барр - Вся правда и ложь обо мне

Потом коротко кивает, отворачивается и догоняет свою компанию.

Если бы в лифте со мной ехал кто-нибудь еще, он увидел бы, как девчонка стоит и улыбается зеркалу. Я чувствую себя так, словно хор херувимов с арфами поет мне серенады. В меня попал стрелой тот самый ангелочек. Я стараюсь отдышаться.

Мне надо поговорить с тем парнем. Не знаю, что я скажу, ну и ладно.

Лифт издает сигнал, я на одиннадцатом этаже. Отпираю наш номер, сажусь на постель и принимаюсь без конца воскрешать в памяти почти безмолвную встречу.

Он остановился в этом же отеле. Мне надо поговорить с ним. Он с двумя друзьями – парнем и девушкой. А я – с мамой и папой. Это может все здорово испортить.

Нет, ни за что не допущу.

Мне нужен только этот парень. Не знаю, сможем ли мы поговорить, но вдруг кто-нибудь из его друзей понимает по-английски.

Он сказал: « Hola ».

Я сказала: « Hola ».

Негусто, никаких выводов отсюда не сделать, но я проигрываю наш диалог в памяти вновь и вновь.

Он шел на завтрак в половине девятого. Завтра я тоже приду на завтрак в половине девятого и постараюсь исхитриться так, чтобы прийти одной, без родителей.

Платье, которое сейчас на мне, прихватила из дома мама, с ним все в порядке, но другой одежды у меня здесь нет. Платье лиловое, как мои волосы, сшито из такой же ткани, как футболки, и хотя оно очень простое, из обычного магазина и почти ничего не стоит, выглядит симпатично. Мне просто необходим сегодня же грандиозный шопинг, чтобы на следующий завтрак одеться понаряднее. Дома я всегда ношу одежду с длинными рукавами. Но здесь не выйдет. Придется рассчитывать только на то, что никто ничего не заметит. Носить длинные рукава – просто привычка, от которой надо избавиться.

А пока что я одна в комнате – самое время выяснить, что там в сейфе.

Я стою перед сейфом: чтобы открыть его, нужен четырехзначный код, так что мне, видимо, придется подбирать его и надеяться, что получится с первого же раза. Кроме разгадки тайны в сейфе лежит мой мобильник, а мне очень-очень надо заполучить его обратно. Пробую мой день рождения – 1711. Не сработало. Пробую год моего рождения, потом мамин, папин, но ни один код не подходит.

Что бы там ни было, родители позаботились, чтобы я ни в коем случае не увидела это загадочное нечто. Начинаю паниковать.

РАСКОЛОТИ ЕГО.

Голос возникает из ниоткуда. Я трясу головой. Не могу я его расколотить. Или могу?

ДА НЕ ТАКОЙ УЖ ОН И НАДЕЖНЫЙ. ТАК, ОДНА ВИДИМОСТЬ. МЫ ЕГО ЛЕГКО РАЗЛОМАЕМ.

Нам нельзя. Я не имею права. Оглядываюсь в поисках какого-нибудь инструмента – так, на всякий случай, и тут вдруг в дверь стучат. Бэлла отступает в тень, я смотрю на дверь, представляя шикарного парня за ней и позабыв про сейф. Он спросил у администратора, в каком я номере, и нашел меня.

Сейчас я открою дверь, а он стоит за ней, и я сразу же кинусь навстречу и поцелую его. Поцелую немедленно, не спрашивая его имени и ничего о нем не зная.

Откидываю волосы назад, принимаю позу с расчетом, чтобы подчеркнуть все достоинства фигуры, а может, и наоборот, это уж как получится, делаю глубокий вдох и открываю дверь.

– А-а, – я сникаю. – Это ты.

Папа смеется.

– А ты кого ждала?

– Никого. У нас же два ключа – разве нет?

– Два. И оба они здесь, в номере. Мы решили, что второй ключ на завтраке нам ни к чему.

– Элла, – вмешивается мама, – с тобой все хорошо, дорогая? Ты что-то бледненькая.

Я срываюсь на ней. Ничего не могу с собой поделать.

– Послушать тебя, так я всю жизнь бледненькая. У меня бледная кожа потому, что мы живем в холодной дождливой стране, и хоть сейчас мы в Бразилии, мы все равно сидим в четырех стенах и прячемся от дневного света. Как вампиры в Рио.

– Элла!

Я сразу сдуваюсь.

– Извини. Просто мне не терпится сходить куда-нибудь. Мы же в Рио, понимаешь?

Мама тоже идет на попятный. Обнимает меня и прижимает к себе так крепко, что я тычусь лицом в ее волосы.

– О, прости, дорогая! Понимаю, столько всего навалилось сразу. Давай немножко разберемся, что к чему, и выйдем на солнце. Я же знаю, как тебе хочется увидеть пляж, и днем там наверняка безопасно, если не брать с собой никаких ценностей. Неподалеку есть и торговые центры, и все такое, так что сначала посмотрим пляж, а потом попросим вызвать нам такси к отелю и поедем накупим тебе всего, что только понадобится, – она бросает на меня взгляд и снова отводит глаза. – А если тебе уже надоел этот цвет волос и ты хочешь вернуть себе прежний, чудесный и светлый, – только скажи! Устроить это проще простого.

Я хмурюсь. И не отзываюсь на последнее предложение.

– Одежды вполне достаточно, – говорю я. – Спасибо.

Постараюсь быть хорошей. Никаких вспышек и истерик, несмотря на то что мои родители – противные зануды, вечно отгораживают меня от мира и наверняка не дадут мне поговорить с тем парнем.

А я хочу поговорить с ним. И открыть сейф тоже хочу. Но поговорить с ним – все-таки больше. А еще мне нужна одежда.

Да, мама желает мне только добра, но мне ведь скоро восемнадцать. Они отпускали меня гулять по городу одну с одиннадцати лет, а теперь вдруг будто помешались на гиперопеке. Но мне не терпится выйти на солнце, увидеть пляж, подышать, осознать, наконец, что я на самом деле здесь, поэтому я беру себя в руки. А сейф попытаюсь открыть в другой раз, попозже.

– Спасибо, – говорю я и заставляю себя улыбнуться маме. – Извини. На пляж – это было бы замечательно. Спасибо.

От облегчения, которое на миг отражается у нее на лице, мне становится совестно.

Середина дня. Мы уже походили по магазинам, и теперь я сижу на самом настоящем, песчаном, роскошном пляже Копакабана со скетчбуком на коленях и рисую пляж, камни и горы с натуры. Солнце светит мне в лицо, я старательно изображаю, что полностью поглощена рисованием, а сама тайком прислушиваюсь к тому, как перешептываются родители. Сосредоточенно хмурюсь (на самом деле притворяюсь), и спустя некоторое время они начинают говорить чуть громче. Я напрягаю слух, чтобы различать слова, и слышу, как мама сообщает:

– В гостинице запросили целое состояние.

Папа отвечает:

– Ничего необычного, они всегда так делают.

Продолжаю слушать, но оказывается, что они обсуждают стоимость содержания Хамфри в недорогой кошачьей гостинице. Видимо, завтра придет наша помощница по хозяйству, Мишель, которую мама попросила заодно отвезти в гостиницу нашего кота. Бедный Хамфри. Готова поспорить, что он предпочел бы бродяжничать и охотиться, а не торчать в вонючем кошачьем приюте в запертой клетке, слушая вопли других кошек, громко возмущающихся людьми, которые почему-то отправили их в тюрьму.

Значит, мои родители вообще не планировали эту поездку. Мне стыдно перед Хамфри. По своей воле я бы ни за что не уехала, не попрощавшись с ним. Я бы приласкала его, поговорила с ним, объяснила, почему уезжаю и когда вернусь. Он будет скучать и по мне, и по Бэлле. А я сегодня провела без Бэллы почти весь день. И страшно рада этому.