Михаил Сегал - Почерк

Этот сценарий в точности повторился сегодня: я почитал, погулял и лег отдохнуть.

Раскат грома разбудил меня, а следом за ним в открытую, как оказалось, дверь вошел маленький носастенький старичок в старомодном костюме и с палкой в руке. Он осторожно прошелся по комнате, поглядел на потолок, а оказавшись у окна, произнес:

– Льеть… Еремей Тимофеевич только уехали, а он – льеть.

Пока старичок бормотал, я успел принять его за бандита, отдыхающего и сумасшедшего. Но применительно даже к полному идиоту подобное поведение было трудно объяснить. Видимо, я пошевелился.

– Ах! – воскликнул незваный гость. – Разбудил вас! Извиняйте старика, извиняйте! Я не по какому злому умыслу, токмо по неуклюжести! Извиняйте! А половицы у вас скрыпят, – он поднял указательный палец, – смазать надо!

Все это было удивительно. Я решил вступить в беседу.

– Послушайте, – сказал я, – вы пришли без приглашения и разбудили к тому же. Кто вы и что вам нужно?

– Мне? – старичок неумело сыграл удивление. – Ах, мне! Ну, сперва-сначала давайте перво-наперво познакомимся. Вы ведь дядюшка М будете? – И паузу, вызванную моим естественным недоумением, он воспринял как утвердительный ответ. – Видите, хорошо как получается – дядюшка М! А я – дядюшка Я, житель здешний. Теперь мы с вами – знакомцы старые, не разлей вода, на войну или куда еще можем вместе ходить. Вот какие дела, а я-то идти боялся, думал, дядюшка М – строгий, валенком по спине – и поминай как звали! Хе-хе! Ну и, понятно, если меду надо или чего еще – всегда рад. Жалко, конечно, ну а что поделаешь – знакомцы старые!

Он сказал это и, сев в кресло, предоставил мне сходить с ума, потому что со мной в жизни вообще никогда никаких случаев не происходило, а таких – тем более. Я не знал, что ответить, как поступить. И поэтому спросил:

– Ну а дальше что? У вас ведь, наверное, дело какое-то ко мне есть?

– Есть, конечно, – ответил старичок, – по части всеобъемлющих основ. Только вы на меня не злитесь, что в отпуске надоедаю. У нас ведь философов нет совсем, поговорить не с кем, а тут – вы приехали. Вот?

Что означало вопросительное «вот», мне было непонятно. А старичок тем временем, не теряя времени, вытащил из-за пазухи какой-то сверток, положил его к себе на колени и продолжил:

– У меня с детства в душе заноза. Одним вопросом мучаюсь, ответа найти не могу, а годы – идут. Стало быть – проходят.

Он подошел к окну.

– Льеть… Только уехали Еремей Тимо… Да, так вот, готовясь к этому разговору, я изучил всю мировую философию. Нельзя же мне в грязь лицом, в самом деле! Как считаете, дядюшка М?

– Всю? – спросил я.

– Всю, – ответил он и показал сверток, – я полдела не привык делать, не такой я дядюшка!

– Но ведь это очень много!

Он недоверчиво посмотрел на свой сверток.

– Что же тогда такое «мало»? Ладно, не в этом дело. Или… Стоп… Мировая, это сколько?

– Сколько чего?

– Всего!

– Философии?

– Да!

– А! – улыбнулся я и почувствовал, что начинаю контролировать ситуацию. – Вопрос «сколько» неправомерен. Философия не измеряется количеством, она вообще ничем не измеряется. А так… Сначала вам следовало бы почитать древнеаккадские и шумерские клинописи, затем – Египет, Греция (отдельно по периодам). Далее – схоластика, Фома Аквинский и тому подобное. Потом рекомендую Абеляра, Леонардо, Бэкона. После… Ну что, после… После пробегите Гегеля хотя бы, Канта… Гоббса, если хотите.

Пока я говорил, мой собеседник усердно моргал. Потом сказал:

– Странно. У меня здесь совсем другие фамилии обозначены.

– Какие же?

– Сейчас. Простите, минуточку… Вот… Дядюшка А, дядюшка Л, дядюшка Б. Что же мне теперь делать?

– Что делать? – я встал и медленно оделся. – Что делать…

За окном лил дождь, тайга сильнее обычного наполняла комнату темнотой. «Делать надо вот что, – подумал я, – надо с ним поговорить. Вероятнее всего, это какой-то местный интеллигент-краевед, какие есть в провинции везде и всюду. Они строят собственные философские теории, оформляют их в труды жизни, а при первой возможности дают почитать приезжим знаменитостям. Мудрено ли, что этот дядюшка Я узнал каким-то образом о моем приезде? Не мудрено. И хотя жаль невыспанного утра, надо поговорить!»

– Ну что же, – сказал я, – изложите мне вашу теорию как она есть, ничего не бойтесь. В моем лице вы встретите того, кого вам надо.

Старичок улыбнулся.

– Извиняйте, не понял. Теории у меня нету, такие дела! У меня к вам вопрос есть. А уж если захотите, могу изложить теории других великих философов, как то: дядюшки Н, дядюшки Ш, дядюшки…

– Стоп! – сказал я и решил наконец разобраться, что означает вся эта белиберда с дядюшками. – Начнем с дядюшки О!

– Отлично! Я знал, что вы согласитесь, знал, что вы добренький! Сейчас сможете убедиться в моей философической подготовленности! Итак… Ага, ага… Еремей Тимофеевич… Льеть… Дядюшка О был прелюбопытнейший старикан, помещик. Его теорию «О термосах» (полное название «О термосах и погребах») условно можно разбить на один пункт, но, излагая его, следовало бы рассказать о самом дядюшке О, о его жизненном пути.

Родился он в Турецкую, жизнь прожигал во Французскую, а концы отдал в Крымскую. И вот под самый свой закат стал заниматься хозяйством, не доверяя ничего приказчику, немцу дядюшке F. За всем следил сам: за уборкой, за окучкой, за прополкой, за посевкой, но более всего увлекся дядюшка О проблемой сохранности собранного урожая. Сам рисовал проект хранилища, сам строил! И понял он в результате одну очень важную вещь: зимой, когда холодно, продукт надо держать в тепле (чтобы не замерз!), а летом, когда тепло, – в холоде (чтобы не испортился!).

– Постойте, – остановил я старичка, – какое это имеет отношение к философской теории?

– А вот какое! Поняв эту важную вещь, дядюшка О пришел домой, надел феску с кисточкой и записал в своем садово-огородном журнале: «Вот что пришло мне на ум: существует среда, находясь в которой, человек становится линейномыслящим, закостенелым и заскорузлым. Например, первые годы правления Николая. В этом случае до́лжно вскочить ночью с постели, крикнуть: «Банзай!» и сказать: «Я свободен!» Что и делал время от времени Пушкин – выдающийся поэт современности. В его лице мы видели человека освобождающегося – это было хорошо. Но существует и другая среда, когда никто никого особо не гнетет, когда внешняя ситуация не сковывает человека, а разлагает по клеткам, когда не с кем бороться, а значит – невозможно придумать себе формальный смысл жизни. Это – так называемая среда распада. И глупо, существуя в ней, кричать: «Оковы тяжкие падут!» Гораздо разумнее проснуться ночью и сказать себе тихо: «Стоп. Где я?» Можно еще: «Кто я?», но это пошло эстетически. Иными словами, будучи энергией в оболочке, следует разрывать оболочку, а будучи разъятым на части и неспособным действовать, следует создавать оболочку вокруг себя, дабы накопить энергию. Этот цикл бесконечен и применим к любой форме конфликта между материей и нематерией, за исключением религии, где эти две категории намеренно объединяются, но объединившись, приходят к собственному тупику, основывающемуся на законе о бесследном исчезновении энергии.