Вадим Ярмолинец - Рассказы

Мы стоим с дедом у борта яхты. Океан неподвижен. Дед в сюртуке, черной фуражке, по случаю круиза его седая борода коротко подстрижена, трубка во рту делает его похожим на старого шкипера. Глядя на блики солнца на воде, он щурится, и тогда мне кажется, что он дремлет. Отец и мать обедают за столом, который им накрыли возле капитанской рубки. Парус над ними заслоняет полнеба. Официант наливает им шампанское, ставит бутылку в серебряное ведерко со льдом и, чуть-чуть поклонившись, отступает в тень.

Отец и мать поднимают бокалы. До меня долетает их звон и смех матери.

— Смотри, вон-там, — говорит дед. — Это — летающие рыбы!

Действительно, небольшая стайка рыб вырывается из воды и, трепеща плавниками, которые похожи на узкие и длинные стрекозиные крылья, несется над водой, потом снова исчезает в ее толще. Я вижу, как несутся их узкие тела в сине-зеленой толще. Секунда — и они снова вылетают из нее, взмывают так высоко, что их можно коснуться рукой.

— Смотрите! Смотрите! — другие пассажиры подходят к борту, отчего палуба приближается к воде.

Кто-то пытается поймать рыб, протягивая к ним руки. И вдруг я слышу крики — один, другой. В двух шагах от меня — пассажир с бледным, растерянным лицом. Он смотрит на свои пальцы, но одного не хватает. Из места, где он только что был, бьет кровь.

— Она откусила его! — кричит стоящая рядом с ним женщина и дико озирается вокруг, как будто кто-то может напасть на нее сзади или сбоку.

— Кто? Кто? — слышны испуганные голоса.

— Рыба! — отвечает взволнованное многоголосье. — Это была рыба! Она подпрыгнула и откусила! Маленькая, да удаленькая! Знай наших! Ему надо срочно обратиться к доктору! Иди знай, может быть, она ядовитая! Рыбы бывают разными! А ты не балуй!

Я вижу, как кровь стекает с палубы в воду, и тут же черные спинки бросаются к ней. Мы провожаем взглядом кипящее на волне пятно и замечаем, что среди преследующих нас маленьких рыб появляются более крупные особи. Выпрыгивая из воды, они теперь подолгу летят рядом, громко треща крыльями и рассматривая нас Большими круглыми глазами. У них длинные рты, и если бы не острые зубы, казалось бы, что открывая их, они улыбаются.

Потом одна из рыб делает в воздухе внезапный поворот и бросается на деда.

Он страшно вскрикивает, падает на палубу, хватается за голову. Рыба, кажется, откусила ему ухо! Она бьется о палубу, но отец, наступив на ее длинный плавник, бьет ее бутылкой от шампанского до тех пор, пока она не замирает. Яркая, с радужными разводами чешуя меркнет.

Крики, которые теперь слышны отовсюду, перекрывает команда капитана: «Всем пассажирам немедленно уйти в каюты! Команде приготовить брандспойты!»

Стоя у иллюминатора, мы видим, как матросы сбивают струями воды пикирующих на яхту рыб, и те, переворачиваясь в воздухе, падают в океан.

Дед с перебинтованной головой сидит на койке. Мать, устроившись рядом, гладит его темные, в узловатых венах руки.

— Как ты себя чувствуешь?

— Черт с ним, с ухом, — вздыхает он. — Слуховой аппарат жалко.

— Пусть это будет наша последняя потеря! — говорит мама.

Ужин в кают-компании проходит в тишине, прерываемой негромкими стонами и вздохами. У многих что-то перебинтовано. На некоторых бинтах — пятна крови. Капитан — полный мужчина в белом двубортном кителе с золотыми пуговицами, постучав вилкой о бокал, сообщает, что число раненых превысило все допустимые нормы. Нескольким пассажирам и членам экипажа пришлось делать ампутации. Десятки нуждаются в срочном переливании крови.

— Мы еще легко отделались, — говорит многозначительно мать.

— Ближайшая больница — в Бау-Бау-Пассарваджо, — продолжает капитан. — Мы будем там через 14 часов.

От его слов на душе становится еще тревожней — за 14 часов много чего может случиться!

Устроившись возле иллюминатора в каюте, я смотрю на дробящуюся световую дорожку, соединяющую нас с луной. Мы плывем или стоим? Я засыпаю, так и не получив ответа на этот вопрос.

Мне снится, что в целях безопасности яхта превращена в подводную лодку. Мы лежим на грунте. Я вижу, как из темноты, обступившей голубоватое пятно света, появляется большая темная рыба. Стремительным рывком она приближается и замирает в сантиметре-другом от разделяющего нас стекла. Ее брюшные плавники едва заметно трепещут, желтый с черным зрачком глаз устремлен на меня. Вероятно, она хочет упредить любое мое движение собственным смертоносным броском. За ней я вижу другие отделяющиеся от мрака тени. Кажется, рыбы берут нас в кольцо. Замерев, я думаю: заметит ли это хищница, если я только чуть-чуть скошу глаз, чтобы увидеть часы на стене? Отец, я знаю, просыпается ровно в семь.

Однажды мой брат Антон отправился в лес по грибы. С недавнего времени он стал употреблять их в пищу. Хотя ему этого не советовали. Сначала грибы были совсем мелкими, и поскольку лукошко он забыл дома, он клал их в рот. Он думал выплюнуть их, когда найдет большие. А если не найдет, то у него хоть эти останутся. Пусть даже с небольшими следами зубов.

Грибы были самыми разнообразными. Чтобы обнаружить в палой листве самые неброские, нужен был, конечно, многолетний опыт грибника, поэтому он довольствовался самыми яркими — с ярко-красными в белую крапинку шляпками.

По мере углубления в лес Антон обнаружил, что его расчет верен — грибов становится больше, и они крупнее тех, которые он подобрал на опушке. В очередной раз освободив рот, он уже не смог вместить в него только что найденного великана и понес его в зубах, как собака несет палку. Это была находка дня, да такая большая, что с непривычки челюсти побаливали. Но он знал, что такую добычу отпускать нельзя.

К полудню он зашел в чащобу с грибами такой величины, что их уже не то что вырвать из земли — даже обхватить за ствол было невозможно. В одном месте, чтобы протиснуться между двумя грибами, пришлось сбросить пиджак. Потом края гриба, который он держал в зубах, застряли между двух стволов. Едва вырвав свою добычу, он попытался обойти препятствие, но снова застрял. То ли его гриб продолжал расти, то ли лес становился гуще. Продолжая борьбу, Антон теперь видел себя героем трагикомического фильма, играющего перед объективом кинокамеры роль обессиленного путешественника. Он карикатурно закатил глаза и обнаружил, что шапочки, венчавшие вековые грибы, полностью скрыли небо. И, тем не менее, в этом интересном лесу было светло. Все вокруг излучало чудесный золотистый свет, который пропитывал и мох под Антоном, и грибные стволы, и его ноги, и руки, — которые стали растворяться в нем, пока не исчезли. Он забарахтался от неожиданности, пытаясь восстановить свое место в пространстве, но пространства тоже не было.