Сергей Мавроди - Сын Люцифера

Он нашел наконец ножницы. Обнаружил их. Ножницы были в нем самом, внутри его. У него в душе. Он ясно чувствовал их. Чувствовал эту туго натянутую, тонкую нить Ксюшиной жизни, Ксюшиной судьбы. И знал, что может в любой момент ее перерезать. Стоит только захотеть. Одно короткое движение и… Чик!..

И знал также, что и у нее в душе отныне есть такая же. Такая же точно нить. Жизни и судьбы. Только его собственной. Нить и ножницы. Блестящие и остро отточенные. И что она тоже в любой момент ими может… Вжик!..

Каждый из них был отныне заложником другого. Находился в его полной и безраздельной власти. И это было ужасно.

Когда через полчаса Ксюша проснулась и вышла из комнаты, Черновский сидел на столе, свесив ноги, и курил, рассеянно стряхивая пепел прямо на пол. Рядом с ним на столе лежала груда долларов.

Ксюша остановилась как вкопанная, зачарованно на них глядя. Потом медленно подняла взгляд на мужа.

— Что это?

— Что-что!.. — принужденно усмехнулся тот. — Сама видишь, что. Миллион долларов, как нам вчера и обещали. На блюдечке с голубой каёмочкой. Всё точно, как в аптеке. Тютелька в тютельку! Вы не в церкви, вас не обманут!

Черновский пытался за развязностью тона скрыть свое смятение и замешательство, но ему было не по себе. Очень даже не по себе!.. Жутко как-то… На душе было тяжело. Как будто там лежала огромная тысячепудовая чугунная плита.

— Откуда они взялись? — неуверенно спросила Ксюша, переводя глаза с глупо хихикающего мужа на доллары и обратно.

— Откуда-откуда!.. — преувеличенно-бодро пожал плечами Черновский. (Чего я повторяю всё как попка! — тут же раздраженно подумал он.) — Ниоткуда. С неба свалились! — он комически воздел руки и завёл глаза. — Как и наш вчерашний гость. Я вошел, а они на столе лежат.

— И что теперь? — Ксюша, судя по всему, совершенно растерялась и никак не могла сориентироваться в происходящем.

— А что теперь? (Тьфу ты! — со злобой выругался про себя Черновский. — Заклинило.) Ничего. Всё прекрасно! Денег у нас теперь полно!.. Куры не клюют! — он небрежно поворошил свободной рукой доллары. — Заживем на славу. Правда? — совершенно неожиданно для себя добавил Черновский, как-то искательно и в то же время слишком уж пристально глядя на жену. Словно хотел заглянуть ей в душу.

— Не знаю… — еще более неуверенно протянула Ксюша и медленно пожала плечами. — Наверное… Ну, да…

— Слушай, Ксюш! — Черновский замялся, исподлобья поглядывая на жену. — А ты… ничего не чувствуешь?.. — он на секунду отвел глаза, потом опять бросил на жену быстрый взгляд. — Ну, ножницы, нить судьбы… — помнишь, он там говорил… — неохотно пояснил Черновский, видя, что жена смотрит на него с недоумением.

— Да нет, вроде… — начала было Ксюша и вдруг остановилась. Лицо ее исказилось, дыхание стало частым и прерывистым. — Чувствую! — глядя на мужа широко раскрытыми глазами, потрясенно объявила она. Сердце у Черновского покатилось куда-то в пропасть. — Чувствую! — упавшим голосом еле слышно повторила Ксения.

Господи-боже!.. — Черновский дрожащей рукой затушил в пепельнице сигарету, спрыгнул со стола и подошел к жене.

— Ну-ну!.. — приговаривал он, прижимая к груди плачущую женщину и ласково поглаживая ее по волосам. — Успокойся!.. Все будет хорошо. Мы же любим друг друга.

С этого дня жизнь Глеба Черновского… даже не изменилась. Она превратилась в сущий ад!! Он думал теперь об этих чертовых ножницах постоянно. Днем и ночью. Засыпал и просыпался с одной только этой мыслью. Буквально сходил с ума!

Сознавать, что твоя жизнь находится в чьих-то руках, в руках постороннего человека, было невыносимо! Ну, пусть не постороннего, пусть даже самого родного, близкого и любимого — всё равно! Это сейчас он близкий и любимый — а завтра?..

Черновский ловил себе на этой мысли и ужасался.

Я же ее люблю! Люблю!! — с отчаяньем твердил себе он. — Как же я могу о ней так думать!? Сомневаться!

Но всё это было бесполезно. Сомнения не исчезали. Более того, они с каждым днем всё усиливались и усиливались. Росли, как снежный ком!

Да, я ее, конечно, люблю… — оправдывался перед собой Черновский. — Но все мы живые люди! Жизнь есть жизнь. Всякое бывает! А вдруг она меня завтра разлюбит? Полюбит другого. А я ей буду мешать. Что тогда? К тому же эти деньги… Черт! Что я такое думаю!? — спохватывался он, но остановиться было уже невозможно. Клубок продолжал разматываться.

К тому же деньги, были действительно очень весомым аргументом. Очень! И никуда от него было не деться. Миллион долларов это вам!.. Это миллион долларов. Да за такие деньги!.. И если я вдруг умру — все они ей одной достанутся. Целиком! Н-да… А если она вдруг влюбится или даже просто любовника себе заведет… Н-да..

И т. д. и т. п. Главное, было начать. А там уж!.. Услужливое воображение охотно подсказывало вариант за вариантом, рисовало убедительнейшие картины, одна кошмарнее другой. Дело пошла!

Не прошло и месяца, как Черновского было не узнать. Из прежнего сильного, спокойного и уверенного в себе человека, мужчины, он превратился в какое-то мрачное, подозрительное существо, злобное и раздражительное. К тому же втайне боящееся своей жены. Да, как ни стыдно ему было себе в этом признаться, но Черновский своей жены теперь действительно боялся. Боялся — и всё! И ничего не мог с собой поделать. Да и как тут не бояться, когда!.. Как в фильме. Чик! — и ты уже на небесах. Одно легкое движение руки — и брюки превращаются… брюки превращаются… Вжик!.. Да черт меня побери совсем!!

Черновский мучительно искал выхода из сложившейся ситуации. Но выхода не было. Выход был только один. Щелк!.. Либо он, либо она.

Этим, наверное, всё и кончится, — всё чаще и чаще мрачно думал он. — Рано или поздно. Если я раньше просто с ума не сойду!!

Каждое утро начиналось теперь у Черновского с того, что он с фальшивой улыбкой спрашивал у жены, любит ли она его? И потом в течение дня задавал этот вопрос обычно еще раз сто. Он прекрасно понимал, что поступает неправильно, что надоедает жене, что только сам всё портит! — были же у них замечательные отношения, ну и надо просто вести себя как раньше! — но удержаться было выше его сил. Каждый день вечером он клялся себе больше этого не делать, и каждое утро всё начиналось сначала. «Дорогая, ты меня любишь?» И так ежедневно, через каждые десять минут.

Неудивительно, что жена от него скоро просто шарахаться стала и смотреть, похоже, как на какого-то полусвихнувшегося полудурка.

Поведение жены вообще представлялось Черновскому в высшей степени таинственным, и это беспокоило его еще больше. Он всё пытался угадать, что происходит у нее на душе — и не мог. Она была для него теперь каким-то сфинксом. Абсолютно открыта и в то же время абсолютно непроницаема. И при всем том спокойна, как удав. Как удавиха. Если есть, конечно, у этих удавов женский род.