Сергей Мавроди - Сын Люцифера

− Так! − закричал вышедший наконец-то из ступора, опомнившийся ведущий. − Немедленно прекратите этот балаган! Немедленно уберите эти свои доллары из студии, и!!..

− Нет!!! − в отчаянии вскочила с места понявшая, что сейчас произойдёт, несчастная женщина. − Нет! Я согласна!! Голосуйте за Паутова!!! Сергея Паутова − в депутаты Госдумы!! Голосуйте за Паутова!!!!!

− Зря Вы, Сергей Кондратьевич, устроили всё это, − покряхтев, не выдержал всё же в машине уже насупившийся рекламщик. − Ну, зачем было гусей дразнить? Теперь нам вообще всё обрубят.

Паутов молча смотрел в окно. Он понимал умом правоту собеседника, но это ничего ровным счётом не меняло. Он почувствовал вдруг, что демоны его никуда не делись. Они просто попритихли на время. Затаились. А теперь вот зашевелились опять. Правильно он поступил на передаче или неправильно, не имело значения. Никакого! Поскольку поступить иначе он там просто не мог. Его будто рок какой-то влёк. И противиться было выше его сил.

Ducunt volentem fata, nolentem trahunt <���«Желающего идти судьба ведёт, не желающего − тащит» — лат.>, − с какой-то непонятной тоскою подумалось ему. − Так вот и меня. «Тащит». Куда вот только? «Прямо в ад»? Как я в стихотворении своём пророчески написал?

− «Поклонись мне, и всё будет твоё», − еле слышно пробормотал он и вздохнул. − Э-хе-хе!.. Грехи наши… Т а к я всё же и забыл про неё, − вздохнул он уже громче, вспомнив про соведущую. − Как обычно. Это мне в наказание.

− Про кого Вы забыли? − недоумевающе взглянул на него рекламщик.

− Про неё, − кивнул Паутов. − Неважно, впрочем. Не суть. Не обращай внимания. А скажи-ка мне лучше, − усмехнулся он, грустно подмигивая. − Баба вот эта?.. из миллиона-то?.. Подруге своей даст хоть что-нибудь?.. и её детям?.. А? Как ты думаешь?.. Вот ты бы дал? − рекламщик отвёл глаза. − Падшая. Преступившая черту… − с презрением и какой-то непонятной для самого себя горечью словно выплюнул Паутов. − А хотя! − он вдруг снова мрачно усмехнулся. Демоны его просыпались. Прямо на глазах. − Непонятно ещё, кто тут чего преступил. «Кто соблазнит малых сих…» Блядь, чего-то меня сегодня на Библию потянуло!

С этой ночи Паутову начали сниться кошмары. Нет, не так даже. Не кошмары. А один всего лишь кошмар. Один-единственный. Дикий совершенно какой-то и немыслимый. И состоящий будто к тому же из нескончаемого числа серий разных или частей. И вот эти-то разные серии-части этого дикого и немыслимого кошмара и начали вдруг Паутову теперь каждую ночь сниться. И продолжалось всё это вплоть до самых выборов.

…Мрачный полутёмный зал. Огромный, ярко пылающий камин; рядом необъятных размеров стол с наброшенной на него сверху тёмной тканью, под которой угадываются какие-то странные, непонятные предметы; факелы на стенах; мечущееся, неровное их пламя, пляшущие его отблески на низком, чёрном от копоти потолке. Свисающая сверху устрашающего вида массивная, тускло отсвечивающая металлическим цепь довершает картину. Предназначение цепи решительно неясно. Как, впрочем, и всего остального. Вообще всё какое-то неопределённое, колеблющееся, зыбкое.

Что это за средневековье такое? — успевает только подумать совершенно потрясённый и ошарашенным всем этим невероятным зрелищем Паутов.

В этот самый момент с лязгом распахивается маленькая, приземистая, окованная металлом дверь в дальнем углу комнаты… (Паутов мог поклясться, что ещё миг назад её там вообще не было, этой двери!) …и несколько мужчин в чёрном втаскивают в комнату растерянно… (Так Паутову отчего-то в тот момент показалось.) …упирающуюся женщину. Ту самую, из передачи!

(Позже, днём, когда Паутов тщательно и скрупулёзно восстанавливал в памяти всю картину привидевшегося ему ночью… действа — вплоть до самых мельчайших его деталей и подробностей! — он вновь поймал себя на мысли, что женщина в тот, самый первый момент её появления в зале показалась ему именно растерянной. Не столько даже испуганной, сколько именно растерянной. Как будто бы и она оказалась там, в этом зале, абсолютно внезапно для себя и неожиданно. Так же в точности, как и он сам. Да так оно, собственно, в действительности и оказалось. Именно внезапно абсолютно и неожиданно. Это, правда, он лишь потом понял.)

Больше всего Паутова поразило почему-то, что и одета женщина была именно так, как на передаче! Как будто её прямо оттуда и притащили сюда, в этот мрачный, закопчённый зал с камином. И эта одежда её, там, на передаче, выглядевшая скромной и неприметной, да обычной совершенно, в сущности! здесь, на фоне всех этих факелов и цепей просто-таки резала глаз, сверкала и переливалась всеми цветами радуги и вообще смотрелась вызывающе дико и неуместно. Маскарадом просто каким-то весёленьким смотрелась. Тем более, что держащие-то женщину мужчины, напротив, облачены были полностью в духе всего остального здешнего зловещего интерьерчика — в чёрные монашеские рясы с капюшонами.

Мужчины быстро подтащили свою жертву к свисавшей с потолка цепи и с ловкостью и сноровкой, свидетельствующей об огромном опыте, мгновенно пристегнули к этой цепи её вздёрнутые вверх руки. Бедняжка, судя по всему, не успела даже ничего ещё толком понять и сообразить. Только глаза её распахивались всё шире и шире, а на лице проступала маска, печать какого-то непередаваемого совершенно, чудовищного ужаса. Она раскрыла было рот, желая, по всей видимости, что-то спросить или, может, наоборот, закричать, позвать на помощь! но подскочивший тут же проворно чёрный монах что-то негромко и властно прошипел… (Кажется, «Молчать!», но Паутов точно не расслышал.) …коротко размахнулся и влепил ей хлёсткую и звонкую пощёчину. Голова женщины дёрнулась. Глаза выкатились от животного абсолютно страха. (Как у собаки, — пришло в этот момент в голову Паутову. — Когда её бьют.) Женщина замолкла, словно кляп ей в рот с маху вогнали.

Дверь в углу комнаты в этот момент противно скрипнула и опять начала медленно открываться. Всё шире, шире… Все замерли. (Паутов почувствовал вдруг, что у него отчего-то захватило дыхание.) Дверь отворилась. В комнату неспешно вошёл человек. Один. Всего только один. Полуголый мускулистый мужчина в красном капюшоне.

Палач! — отчаянно мелькнуло в голове Паутова. — Это палач!! Я!!! − он знал это совершенно точно, хотя и не понимал, откуда. Не понимал даже, как такое вообще может быть? Вот же он? Здесь?! Наблюдает со стороны за всем этим? Но знал однако точно, что под капюшоном − тоже он. Знал!!

Мужчина между тем всё так же не торопясь приблизился к столу и, помедлив мгновенье, одним резким движением сдёрнул тёмное покрывало. Женщина пронзительно и тонко завизжала.

Дальнейшее слилось затем в памяти Паутова в какую-то сплошную то ли оргию, то ли дикую кровавую вакханалию.