Сергей Мавроди - Сын Люцифера

Предательство это вообще совершенно особая статья. Какой-то историк древний, Фукидид, по-моему, или Геродот писал примерно следующее: «Вот удивительное дело! Практически не известно случаев, когда предатель получил какую-то ощутимую пользу от своего деяния. Ибо предателя презирают все, даже те, в пользу кого он это предательство совершил. И, тем не менее, в любом городе, к которому приближается враг, в предателях никогда не находится недостатка».

В своё время я читал мемуары Джунковского, командира Отдельного корпуса жандармов. И вот что он говорит про работу с агентами. Тогда охранка активно боролась с революционерами, главным образом таким вот именно способом. Внедряя своих агентов. Ну, или вербуя их из числа самих революционеров. Так что тема была очень актуальна. Дело Азефа, если вы помните… Да, и вот он говорит.

Что есть несколько типов агентов: кто-то просто банально продался за деньги, кого-то поймали на чём-то постыдном или противозаконном, подставили, ну, и т. п. И есть идейные. Бывшие революционеры, разочаровавшиеся в революции и уверенные теперь, совершенно искренне, причём, что это мировое зло, с которым надлежит сражаться. Всеми доступными методами и средствами.

Идейные агенты, естественно, самые лучшие. Но! У любого агента, даже самого идейного и убеждённого в своей моральной и нравственной правоте и чистоте, рано или поздно наступает надлом. Момент, когда он начинает ненавидеть людей, его завербовавших. Ибо предательство противно человеческой природе. Ржавчина, язва, разъедающая душу. И любые объяснения и оправдания тут бессильны. Нельзя! Никого! Никогда! Ни при каких обстоятельствах! Вето. Табу. Нарушившим − духовная смерть. Нелюди. Упыри нравственные. Вурдалаки. С ними даже общения следует всеми силами избегать. Чтобы самому одним из них не стать. Если слишком долго заглядывать в бездну, бездна в конце концов заглянет в тебя.

Джунковский, кстати, тоже ведь в итоге предал. Принял предложение о сотрудничестве с ЧК-ГПУ и стал большевистским агентом при Великом князе Николае Николаевиче. Расстрелян в 38-м, кажется. По приговору судебной тройки НКВД. Бездна пришла и за ним. Зло нельзя приручить. И натравить на других тоже нельзя. Не предавайте никогда. Это обычно плохо кончается. До свидания.

Ах, да! Часто ли меня предавали? Часто. Очень часто. Но это даже хорошо. Шелуха вся отлетела. Гнид и вшей теперь нет. Они таких температур не выдерживают. Чисто всё вокруг. Стерильно. Как после прожарки. До свидания.

СТРАШНЫЙ СУД

…Какое-то то ли плато, то ли ущелье. Стиснутое со всех сторон скалами, но всё равно совершенно, неправдоподобно просто, неестественно огромное. Очень широкое и длинное-предлинное, бесконечное почти. Собственно, горы, сквозь какую-то нежно-пастельно-сиреневую дымку, угадываются смутно лишь вдалеке, чуть ли не у самого горизонта.

Он стоит на возвышении, на небольшой скале, скорее даже на небольшом утёсе, сцепив руки за спиной, и скучающе смотрит вдаль. Рядом с ним, справа от него, стоят члены Круга. Полина, Алла и все остальные. Одеты они только как-то странно, в какие-то непонятные длинные тёмные то ли плащи, то ли балахоны. И отчего-то у всех мечи. Даже у женщин. Лишь он один одет обычно, по-домашнему − старые выцветшие треники и мятая рубашка. (Кажется, даже и тапочки ещё. Для полноты картины.) И меча у него нет. Тоже у одного у единственного из всех.

Спутники его тоже всматриваются вдаль, как и он сам, но только, в отличие от него, все они напряжены как струна и словно чего-то ждут, явно волнуясь и нервничая. Он знает это и чувствует. Оно будто разлито в воздухе, это их волнение! Его можно вдыхать, обонять! Кажется, что можно даже пощупать, потрогать рукой! Погладить, помять пальцами. Настолько оно реально, вещественно и ощутимо. Запах его даже чувствуется. Резкий и терпкий. Запах беды и тревоги.

Сам же он спокоен абсолютно и только незаметно, искоса поглядывает время от времени чуть насмешливо на остальных, так, словно всё происходящее его всего лишь слегка забавляет.

И звучит почему-то музыка. Шостакович. Седьмая симфония, Ленинградская. Первая её часть, Allegretto, самая его любимая. Сначала тихо совсем звучит, неслышно почти, но затем, с течением времени, всё громче и громче, набирая постепенно силу, нарастая исподволь. Crescendo! Но никто, кроме него самого, этой музыки, кажется, не слышит. Да, он уверен в этом почти. Никто! Только он один.

И вот, словно под эту музыку, под эти торжественные и грозные маршевые звуки вдалеке начинает наконец нечто происходить, нечто непонятное совершенно и удивительное: появляются, возникают из ниоткуда, из небытия, будто прямо из этой музыки рождаются, первые колонны какого-то несметного, неведомого, грозного воинства. Потом вторые, третьи… Они всё выползают и выползают из-за гор, эти колонны, и несть им конца. Очень скоро они заполняют собой уже всё ущелье.

Он смотрит на них, на эти идеально-ровные колонны, на горделивых и будто кичащихся своей силой и необоримостью нечеловечески-прекрасных и могучих воинов, то ли ангелов, то ли демонов, величайших в целой Вселенной бойцов, не ведающих соперников, способных в одиночку подчинять миры и завоёвывать царства, и чувствует вдруг, как просыпается, поднимается, клокочет и бурлит в душе какой-то страшный, тяжёлый и мрачный гнев. Словно есть во всём этом, творящемся сейчас, разворачивающемся у него перед глазами грандиозном и величавом действе какая-то неслыханная ложь. Что-то глубоко неправильное и противоестественное. Чего быть не должно! Никогда!! Чему нет и не может быть ни оправдания, ни прощения. Будто он поверил опять, а его опять обманули. Предали!! Попытались погубить, заманить в ловушку! Нарушили некие священные и незыблемые договорённости. Как и миллионы, и миллионы, и миллионы раз случалось уже с ним до этого. В миллиардах и миллиардах миллиардов других миров. Всё повторилось. Повторилось вновь. Знакомым до боли, до отвращения просто кошмаром всё опять повторилось!!

И ещё он словно физически просто ощущает нарастающее напряжение своих спутников. Нет, они верят в него, верят истово и свято, в их вождя, в их лидера, в их бога! Они не отступят, не дрогнут, не оставят его, не предадут − они-то не предадут! − но то, что предстаёт сейчас перед их глазами… Они ведь всего лишь люди. А эта колоссальная, запредельная абсолютно, поистине титаническая мощь, не войско, собственно, даже в обычном понимании этого слова (с кем ему воевать?), а какая-то просто необоримая сила, несокрушимая армада!.. Кажется, что нет другой силы в целом мире, во всей Вселенной, которая могла бы ей противостоять. Да её и действительно нет. «Кто сразится с зверем сим?»