Роман Сенчин - Квартирантка с двумя детьми [сборник]

– Возьми с собой, – предложила Ольга.

– Аха, и ей сидеть ваш скандал слушать? И так нервная, дергается всё…

– Ну вот-вот, тем более! При ребёнке-то он не станет орать, хапать… Приходи, Тань, – в голосе Ольги появились искренние слезы, – измучилась я с ним вообще. Надо так сделать, чтоб он забыл вообще… Что – всё, вообще…

– Ладно-ладно, не хлипай, прорвемся, – сказала Татьяна так, как Ольга любила – как сильная женщина. – Когда надо-то?

– Ну, он сказал, что где-то через час приедет. Приходи, да?

– Собираемся… У меня вафельный тортик остался. Взять?

Ольга испугалась:

– Да ну! Ещё решит, что мы его угощать собрались… Не надо… Если Даше только…

– Ладно, разберёмся.

В мобильнике стало тихо; Ольга с облегчением положила его на застеленный клеёнкой стол. Новая клеенка, со сложными узорами-лабиринтами… Оглядела кухню. Не порядок, конечно, но и не разгром. И не будет она вылизывать – не дорогого гостя принимает… Витя, блин… Достал. Как бы, действительно, сделать, чтобы забыл дорогу сюда, о ней забыл… С ужасом представляла тот момент, когда вернётся Сергей, и тут вваливается Виктор для очередного разговора…

Поднялась, вышла во двор. Маленький лохматый Тузик, почуяв хозяйку, пошлёпал хвостом о землю и снова задремал. Жарко. Три дня подряд до плюс тридцати восьми поднималось, и ночи парные, душные…

Уже темнело; в нос ударил густой запах скошенной травы. Ольга неосознанно-жадно несколько раз всей грудью вдохнула. И словно сил прибавилось.

Её изба стояла предпоследней на улице. За соседней объездная дорога, а дальше – поле. К концу июня трава там вымахивала в пояс, и жители окрестных домов выходили косить кто коровам, кто козам, овцам, у некоторых и лошади были. Вечно ругались, деля участки, дрались, бывало, дежурили по ночам, охраняя сохнущее сено.

Потом таскали в мешках или прямо на вилах, а некоторые и на телегах вывозили. После этого пили, гуляли. Молодежь безобразничала в ночь творилы… Как-то Ольге надо было рано утром в центр. Села на первый автобус – у них тут рядом пассажирские гаражи. Только поехали – и встали: улица была перегорожена всяким хламом – старыми покрышками, трубами, контейнером для мусора. Шофер распсиховался, стал грозиться, что обратно в гараж вернётся, но тут кондукторша вспомнила, что вчера была ночь творилы, и шофер моментом успокоился, засмеялся даже, и принялся терпеливо объезжать завал…

Это воспоминание пригасило вымывающее силы волнение. Но – ненадолго. Только почувствовала, что не волнуется, и заволновалась. И снова стало крутить душу, мозг, всё тело, будто выжимаемую тряпку.

Чтоб чем-нибудь себя занять, Ольга взялась дергать траву.

Огород начинался в двух шагах от крыльца. Грядки с морковкой, луком, чесноком. Дальше – помидоры, парничок с огурцами. В тени парничка – капуста. Малинник. В основном же – почти пять соток – картошка…

– Опять повылезли! – с радостной злобой изумилась Ольга, увидев новый ровный коврик из подсвекольника, появившийся буквально за несколько дней вокруг помидоров… Листья вредного сорняка стали сворачиваться на ночь, и цвет у коврика был зеленовато-фиолетовый.

Уже несколько раз Ольга уничтожала здесь такие коврики, и вот – опять. Будто и не полола. Да чему удивляться – один корень подсвекольника, говорят, может пять тысяч семян выбросить. И погода – все так и прёт, бухнет, и первыми сорняки, конечно…

Совсем у них тут деревенская жизнь, на краю города. Но на самом деле двести лет назад город отсюда и начинался – от берегов теперь почти высохшей речки Усинки. А потом постройки двинулись на запад – сначала одноэтажные, двухэтажные деревянные дома, потом – каменные, а дальше – пятиэтажки, девятины… И теперь отсюда до нового центра на автобусе минут двадцать трястись.

Это был их родовой дом – крепкая изба на фундаменте из камня-плитняка, под железной крышей, которую раньше покрывали раз в несколько лет зелёной краской.

После того как умер сначала отец – выпил за ужином полбутылки водки, спокойно лёг спать, а утром не проснулся, – следом и мать – сожрала её онкология за полгода, сел Сережка на шесть лет, дом стал ветшать, оседать, крыша из зелёной постепенно превращалась в рыжую… Ольгиных сил хватало лишь на огород, на кур и свинью, которую брала весной крошечным поросенком, а в ноябре просила кого-нибудь из соседей забить огромной горой сала, мяса и костей…

– Блин, Тузика покормить же надо! – вспомнила Ольга.

Сгребла вырванные сорняки, понесла к стайкам. Куры за изгородью из тонких жердей засуетились, стали толкаться. Бросила траву через верх, глянула в сторону поля. Отсюда, с края двора, его было далеко видно – и её, и соседский заборы низкие, редкие, зато поверху несколько рядов колючки. От воров.

Там, на поле, шевелились темные фигурки, и не различишь, что они там делают – то ли косят, то ли бурамошат рядки, чтоб лучше просохло… Погода, слава богу, подходящая – без дождей. Хотя всё время обещают грозу. Где-то гуляет циклон, но их пока что минует.

Ольга за кусок покоса не борется – коровы и козы у неё нет, а свинье хватает и того, что растет в ограде… Вдоль забора целая стена крапивы, лебеды, пырея…

Работают люди. Пока работают, а потом будут шумно отдыхать несколько дней до новых важных дел… Лето у них здесь обычно жаркое, как на каком-нибудь экваторе, – прямо не верится, что уже в конце сентября начнутся такие холода – без труда в пекло, когда давит разморённость, клонит в дрёму, зимой околеешь или побежишь молить о помощи.

Задумавшись, Ольга смотрела дальше, за поле. В сумраке чернеет широкий, дугой, увал. На нем растет клубника, и скоро, недели через две, народ ринется её собирать. Снова с руганью, отгоняя друг друга от рясных делянок. Набрав, станут одни варить, другие – сушить, а большинство повезет на Торгушку в надежде продать. Заработать деньжат… Тоже надо сходить, набрать ведёрко. Зимой есть с Сережей под чай варенье…

А из-за увала, как тучи, высовываются верхушки сосен. Начало соснового бора, переходящего постепенно в тайгу. Тайга эта, через горы и реки, тянется почти на тысячу километров. До Байкала.

Тявкнул недовольно проголодавшийся Тузик, и Ольга испуганно метнулась к дому. Показалось, что прошли многие часы с тех пор, как она говорила с Татьяной.

Накрошила хлеба в миску, залила старым супом, который никак не могла доесть. Бросила кусок заветрившейся в холодильнике колбасы. Вынесла, поставила рядом с будкой.

– Ешь. – И добавила: – Сейчас гости придут, так что не устраивай тут концерт. А то всыплю. – Хоть и держала Тузика, как звонок, но его лай, тонкий, захлебывающийся, всегда бесил её до тошноты.

…Тузик не послушал – залился оглушительно, злобно, рвясь с цепи. Ольга побежала к калитке, ожидая его взвизга. Виктор иногда пинал собаку.