Никола Юн - Солнце тоже звезда

– Так значит, сердце перестанет тебя слушаться? – спрашивает он. На мгновение я забываю, что мы рассуждаем о смерти.

– Вероятнее всего, – говорю я. – Как насчет тебя?

– Убийство. На заправке, или в винном магазине, или типа того. Какой-то парень с пистолетом попытается совершить ограбление. Я начну геройствовать, но сделаю что-нибудь глупое, например опрокину пирамиду из банок с газировкой, из-за чего грабитель психанет и среднестатистическое ограбление по сценарию «руки вверх!» превратится в кровавую бойню. Одиннадцатичасовые новости.

– Значит, ты умрешь несостоявшимся героем? – смеюсь я.

– Пойду до конца, – отвечает он и тоже смеется.

Мы переходим дорогу.

– Сюда, – говорю я, увидев, что он продолжает идти прямо, вместо того чтобы свернуть направо. – Нам нужно добраться до Восьмой.

Он резко разворачивается, улыбаясь мне так, словно нас ждет грандиозное приключение.

– Погоди минутку. – Он сбрасывает с плеч пиджак. Почему-то мне неловко наблюдать за этим процессом, будто это нечто интимное. Я отвожу взгляд и смотрю на двух очень пожилых, очень раздраженных мужчин, которые стоят в нескольких метрах от нас и спорят, кто же из них сядет в такси. В непосредственной близости от них – еще по меньшей мере три свободных автомобиля.

Очевидный факт: люди редко используют логику.

– Это влезет в твой рюкзак? – спрашивает Даниэль, протягивая мне пиджак. Он не предлагает мне накинуть его на плечи, как своей девушке, но мне все равно кажется, что нести пиджак в рюкзаке – это еще более интимное действие, чем наблюдать за тем, как он его снимает.

– Уверен? Он помнется.

– Ну и пусть. – Он отводит меня в сторону, чтобы мы не мешали другим пешеходам, и внезапно мы оказываемся очень близко друг к другу. До этого мгновения я не обращала внимание на его плечи. Разве секунду назад они были такими же широкими? Потом я перевожу взгляд на торс, а с торса – на лицо, но это не помогает мне вернуть самообладание. На солнце его глаза кажутся еще более прозрачными и карими. Пожалуй, они красивые.

Я снимаю рюкзак с плеча и впихиваю его прямо между нами, так что Даниэль вынужден немного отступить. Он аккуратно складывает пиджак и убирает внутрь. На фоне его белоснежной, идеально отглаженной рубашки красный галстук выделяется еще больше. Интересно, как Даниэль выглядит в обычные дни, какую повседневную одежду носит? Наверняка джинсы и футболку – это классика для всех американских парней. Ямайские парни носят то же самое?

От этой мысли на душе у меня кошки скребут. Я не хочу начинать все заново. Мне и так было нелегко, когда мы переехали в Америку. Мне совсем не хочется изучать правила и традиции новой школы. Опять новые друзья. Новые компании. Новая школьная форма. Новые места для тусовок. Я обхожу Даниэля и продолжаю путь.

– Американские мужчины азиатского происхождения, по статистике, часто умирают от рака, – говорю я.

Он хмурится и переходит на быстрый шаг, чтобы догнать меня.

– Серьезно? Мне это не нравится. А рак каких органов?

– Точно не знаю.

– Может, нам стоит это выяснить.

Он говорит нам так, словно у нас есть какое-то совместное будущее, в котором каждому из нас будет не все равно, от чего скончается другой.

– Ты и впрямь думаешь, что умрешь от сердечной недостаточности? – спрашивает он. – Не от чего-то более эпичного?

– Кому нужна эта эпичность? Смерть есть смерть.

Он просто смотрит на меня в ожидании ответа.

– Ну ладно, – говорю я. – В голове не укладывается, что я рассказываю тебе об этом. На самом деле я думаю, что утону.

– Например, в открытом океане, спасая кого-нибудь, или как?

– В глубокой части гостиничного бассейна.

Он притормаживает и снова отводит меня в сторону. Более тактичного пешехода не найти. Большинство людей просто останавливаются прямо посередине тротуара.

– Постой. Ты что, не умеешь плавать?

Я втягиваю голову в куртку:

– Нет.

Он смотрит на мое лицо. Я знаю: ему смешно, хотя внешне он серьезен.

– Но ты же с Ямайки. Ты росла в окружении воды.

– И все же, плавать я не умею.

Я вижу, что он не прочь пошутить надо мной, но ему удается устоять перед соблазном.

– Я тебя научу, – говорит он.

– Когда?

– Как-нибудь. Скоро. Но ты же могла учиться плавать, когда жила на Ямайке?

– Да, но не научилась, а потом мы переехали сюда. Тут вместо океана бассейны. Я не переношу хлорку.

– А знаешь, сейчас же есть бассейны с соленой водой.

– Корабль уплыл, – говорю я.

Тут он не выдерживает.

– И как же называется этот корабль? Девушка, Выросшая на Острове, Такой Штуке, Которая Со Всех Сторон Окружена Водой, Не Умеет Плавать? Потому что это было бы прикольное название для корабля.

Я смеюсь и бью его по плечу. Он берет меня за руку и сжимает мои пальцы. Я стараюсь не мечтать о том, что когда-нибудь он все же сможет сдержать обещание и научит меня плавать.

Я ТЕОЛОГ, СОСТАВЛЯЮЩИЙ КНИГУ Наташи. Вот что мне на этот момент известно: она фанат естественных наук. Возможно, она умнее меня. Ее пальцы слегка длиннее моих и так приятны на ощупь. Ей нравится слушать тревожную музыку. Она обеспокоена чем-то, что имеет отношение к ее загадочной встрече.

– Скажи мне еще раз, почему ты в костюме? – спрашивает она.

Я издаю протяжный выразительный стон.

– Давай лучше поговорим о Боге.

– Я тоже могу задавать вопросы, – говорит она.

Мы идем гуськом по крытому настилу для пешеходов. (В любой отдельно взятый момент времени приблизительно 99 (плюс-минус) процентов Манхэттена находится на реконструкции.)

– Я подал заявление на поступление в Йельский университет. Меня сегодня будет собеседовать один из его выпускников.

– Нервничаешь? – спрашивает она, когда мы снова оказываемся рядом друг с другом.

– Я бы нервничал, если бы меня это сильно парило.

– А тебя вообще не парит?

– Если только чуточку, – смеюсь я.

– Так, значит, родители тебя заставляют?

Вдруг со стороны проезжей части доносятся вопли. Повернувшись, мы видим, как один таксист кричит на другого.

– Мои родители – корейские иммигранты в первом поколении, – говорю я в качестве объяснения.

Она замедляет шаг и смотрит на меня:

– И что это значит?

Я пожимаю плечами:

– Это значит, что совершенно не важно, чего я хочу. Я поступлю в Йельский университет. Стану врачом.

– А ты этого не хочешь?

– Я не знаю, чего хочу.

Судя по выражению ее лица, это было худшее, что я мог сказать. Она отворачивается и снова ускоряет шаг.

– Ну, тогда тебе, наверное, стоит стать врачом.

– И как же мне, по-твоему, поступить? – спрашиваю я, нагоняя ее.

– Это твоя жизнь, – отмахивается она.

У меня такое чувство, словно я близок к полному провалу.