Кэт Кроули - Любовь в каждой строчке

– А ты знаешь, кто он? – спрашиваю я.

– Кажется, да. Я почти уверена. Он уже некоторое время не приходит за моими письмами. И я перестала их оставлять.

– Ты уверена, что пишет не Мартин? – снова спрашиваю я, но она уверена: это не он.

– По-моему, Мартин – хороший парень. – Это все, что я могу ей сказать. – Похоже, ты ему действительно нравишься. И он рядом, а парень с письмами – нет.

– Знаю…

Все-таки она что-то чувствует к этому незнакомцу – не важно, подходит он ей или нет.

– Он такой замечательный. – Джордж продолжает рассказывать о своем поклоннике. – Если он тот, о ком я думаю, то более чудесного человека я не встречала. Я даже думаю о нем по ночам, представляешь?

Да, я представляю, хотя со мной этого уже давно не случалось.

– Что мне делать? – Она ждет ответа, и я понимаю, что у Джордж не так много подруг, раз она говорит об этом со мной. – Что бы ты сделала на моем месте?.. – настаивает она.

Я вспоминаю тот вечер – тогда я отчаянно любила Генри и мы с Лолой, смеясь, проникли в книжный магазин. Что ж, это была не самая лучшая идея.

– Я бы не стала рисковать. Подожди немного.

Она не знает о моем письме Генри, и я рассказываю ей, что давным-давно безответно любила одного человека, а позже встретила парня по имени Джоэл. Я говорю ей, как это хорошо, когда ты без сомнений нравишься тому, кто нравится тебе.

– Ты спала с Джоэлом? – спрашивает она, и снова мне кажется, что мы с Джордж похожи: у нас у обеих замечательные братья, но нет сестер, у которых можно спросить совета.

Сейчас Джордж выглядит младше, чем есть. Она нетерпеливо ерзает на сиденье.

– Да, спала, – просто отвечаю я. – Не сразу, а когда перестала в нем сомневаться. Это серьезный шаг. Тебе будут говорить, что это ерунда, но не верь.

Она хочет подробностей, и я рассказываю. Вспоминаю тот вечер: Джоэл и я вдвоем в его комнате. Родителей нет. Мы уже все решили. Его руки, такие мягкие, скользили по моей коже. Все было хорошо, но еще лучше стало после того, как мы узнали друг друга. Мне особенно не хватает тех минут, когда мы лежали вдвоем под одеялом и говорили о будущем.

– Только когда перестанешь в нем сомневаться. – С этими словами я завожу машину и везу Джордж домой.

Я собираюсь высадить ее возле книжного и ехать дальше. Но когда мы подъезжаем, заглядываю в окно и вижу, что Майкл, Фредерик и Фрида сидят за чашечкой кофе и разговаривают. Мне это напоминает вечера в девятом классе, когда они помогали нам с Генри с английским. Магазин всегда собирал людей, которые любят книги и хотят о них говорить. С других учеников Майкл брал деньги как репетитор, но с меня не стал, заявив: я ему как дочь.

Генри прав. У меня больше нет чувства юмора. Из-за этого я лишилась друзей в Си-Ридж. Они хотели общаться со мной, но я оттолкнула их – как и Джоэла.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Джордж.

– Не совсем, – отвечаю я и вслед за ней захожу в магазин, чтобы поговорить с Майклом.

Предупредив, что мне нужно сказать ему пару слов наедине, иду в «Библиотеку писем». Он кладет руку на книги, будто ищет тепла.

– Двадцать лет здесь прошло, – говорит он, обводя глазами полки.

После смерти Кэла я стала какой-то толстокожей. Свое горе я никому не показываю, но и чужие печали меня не трогают.

– Майкл, простите меня. Я всю неделю ужасно себя веду.

Он кивает – понимает, что работа сложная.

– Поэтому я и выбрал тебя.

– Я закончила алфавитный список, но на это ушла почти неделя. – Я пытаюсь найти нужный тон – мягкий, добрый, но, по правде говоря, я разучилась так говорить, выходит все равно резко. – С понедельника я продолжу переписывать заметки. Но мне кажется, это займет больше полугода.

– Да, работы выше крыши. – Майкл, в отличие от меня, мил.

– Если бы вы дали мне ключ от магазина, я могла бы работать в два раза больше. Составляла бы каталог, когда тихо и не отвлекают покупатели.

– Спасибо, – отвечает он и снова пробегает глазами по корешкам книг. – Видишь ли, это не просто библиотека. Здесь души и судьбы людей, – объясняет он, протягивая мне запасной ключ.

Джордж с отцом уходят наверх, Фредерик и Фрида – домой. Я остаюсь и продолжаю работать, стараясь почувствовать к «Библиотеке» то же, что и Майкл. Это немного странно, ведь он не знает всех этих людей. «Библиотека» вроде коробки с вещами Кэла в моей машине – детали пазла, из которых не сложишь картины. Что ж, «Библиотека писем» – сердце магазина, а в магазине вся жизнь Майкла. И жизнь Генри. Не знаю, как они будут без «Книжного зова». Я представляю, как вся их семья бесконечно возвращается к книжному. Нас с мамой так же все время тянуло в комнату Кэла.

Проходит час, и вот нужно вносить в базу записи из «Пруфрока и других наблюдений» Т. С. Элиота. Открываю книгу на странице 22: моего письма там, конечно, нет. Вынимаю другие книги, ищу за ними. Пролистываю тома, стоящие рядом с Элиотом, но ничего не нахожу. Здесь бывает множество людей. Вполне возможно, кто-то забрал письмо до того, как Генри открыл «Любовную песнь Дж. Альфреда Пруфрока».

Однажды, когда мы учились в восьмом классе и я осталась ночевать в книжном, Генри прочел мне это стихотворение. Мы лежали в магазине на полу, и я заявила, что не люблю поэзию: «Я ее просто не понимаю, она не вызывает у меня никаких чувств». – «Подожди-ка», – сказал он и принес из «Библиотеки писем» эту книгу.

Он читал, и я чувствовала, что это именно любовная песнь. До сих пор помню его голос: «Мы грезили в русалочьей стране». Я неотрывно смотрела на трещину в потолке – она походила на слезинку. «Разве я посмею потревожить мирозданье?» [28] Перевод А. Сергеева. – продолжал он. Я не знала, о чем вообще это стихотворение, но, лежа рядом с Генри, слыша его голос, мне захотелось встряхнуть и себя, и его – дать понять, что я, Рэйчел, не просто его лучший друг.

Мне понравились строки, рассказывающие о непонятной жизни. «Объясни», – попросила я. «Я могу, но разве нужно обязательно понимать, чтобы любить? Ты оценила красоту стихотворения, и этого достаточно, – сказал он, закрывая книгу. – Вот тебе и доказательство того, что нельзя не любить поэзию». Он прикрыл глаза и через некоторое время засопел, а я забрала у него книгу и перечитала стихотворение.

Сейчас я смотрю на слова и предложения, которые Генри подчеркнул за все эти годы. Да и не только он отмечал здесь строчки. Тогда, в восьмом классе, я не разглядела этих пометок. Не заметила я и титульного листа, на котором есть надпись: «Дорогая Е., оставляю эту книгу в библиотеке, потому что не могу ни оставить ее у себя, ни выбросить. Ф.».

Не нужно много ума, чтобы понять, что Е. нет в живых. Что некоторые пометки в «Любовной песне» принадлежат ей, что она сама есть на этой странице – той же самой, где есть Генри и я. Она любила те же слова, что любили мы.