Олег Петров - Тринадцать подвигов Шишкина

Да и не в Машеньке дело. А любил ли кого он? Школьное – это не в счёт. Это – детство. Так любил или нет? Вряд ли. Тогда бы не бежал в это неведомое Чмарово. Неведомое… А вдруг, как раз там, где на неведомых дорожках следы неведомых зверей, его Русалка и обнаружится? Или Царевна. Вот сидит там, в чмаровской темнице или – какая разница! – светлице, поглядывает, милая, в окошечко, а тут и он – на белом коне!..

Кстати, о коне… Автобусом уехать или папан увезёт? Ежели б папан, то уж совершенно в строку – белая «Волга»… Не-е… Папану – некогда, про какое-то совещание трындел… Есть, правда, ещё один «белый» вариант – «персоналка» маман. Но заявиться на деревню в карете бывшей «скорой помощи»… Ага! И ещё чтобы на носилках из неё вынесли…»

Так и закончилась, в общем-то, первая наша история про Шишкина-младшего. Настырен оказался в своём устремлении свежеиспечённый педагог. И кто бы чего бы ни говорил, но на скрижалях истории добровольная ссылка урбанизированного юноши в село Чмарово конечно же будет высечена золотыми буквами, как первый подвиг главного героя нашего эпоса Шишкина Александра.

На Чмарово обрушилось чудо. Точнее, два чуда. Одно за другим.

В субботу, двадцатого августа, пропылённый и угарно чадящий выхлопными газами рейсовый «ЛАЗ» страдальчески протрубил тормозами у сложенной из силикатного кирпича конуры конечной остановки и исторг из чрева, в числе двух десятков пассажиров-аборигенов, мотавшихся в областной центр по всяким своим надобностям, некоего чужака.

Чужак был стопроцентным. Всё его обличье попросту кричало об этом. Чмаровские бабы, а из города обратно в родное село они одни и катили с ребятнёй, – приодеть-приобуть на новый учебный год-то надобно, – за несколько часов дороги разглядели попутчика подробно.

Молодой, годков двадцати пяти. На воробья повадками похож, особливо когда поначалу головой крутил, пейзажи за окном разглядывая. На воробья-то похож, но покрупнее будет, не дрищ задохликовый. А вот личико бледное, и всё на нём какое-то мелковатое: глазки маленькие, нос – острым клювиком, рот – куриной гузкой. Суетливый – эка ручонками и ножонками сучил, на сиденье елозя. Но сморило птичку быстро – через полчасика замоталась головёнка по спинке сиденья, затрепыхалась нижняя губёнка в сопении; даже пузыря пустил, отчего ребятня в автобусе прыснула, тут же заработав от мамок подзатыльники. И гардеробчик-то, отметили бабы, какой-то не такой, опять же объёмистая сумка-баул невиданная. А уж когда он, ступив на чмаровскую землю, спросил, где можно найти директора школы, – последние сомнения исчезли. Не нашенский – говорок-то окающий-гхакающий. Вот, поди ж ты, какого только народу по сибирским весям ни осело, откуль только ни переселились, а одно сибиряка с волжанином не спуташь, а уж с акающим москвичом и подавно.

– …А кличут ево Сергеем Ляксандровичом, – доверительно известила товарок баба Мотя. – Ажно из Анмавира прикатил!

– Это где ж такой город-то? – качая головой, спросила баба Дуся Анчуткина.

– Э-э-э, а ишшо в школе кашеваришь! – насмешливо бросила баба Мотя. – Это, почитай, у самого Чёрного моря. Кубань!

– От тё-тё! Занесло хлопца! – кудахнула Аграфена Пляскина, или попросту бабка Агафья, возле палисадника которой, на широкой и добротной лавке, товарки, пощёлкивая орешки-семечки, завсегда поджидали возвращения своих бурёнок с пастбища. А чего вечерком по-соседски не почесать языки, особливо ежели новостей поднасобиралось.

– И почо он у тебя, Матрёна, на постой-то встал, не на тебя ж, старую, польстился?

– Язык бы твой поганый подрезать! Э-э-э! – подтянула концы завязанного под подбородком платка баба Мотя. – И чо, вот, с сопливых лет, ты така подковыриста? Каво вечно несёшь… Как будто не знашь! Одна кукую уж второй десяток, как свезли мово Володю, царствие ему небесное, на погост. Изба просторная. Вот Валентина и попросила нового учителя под крышу взять.

– Так при школе ж хвартера большуща пустует!

– А вот отказался Сергей Ляксандрович туды селиться.

– Ишь ты! Почо так?

– А я почём знаю! Мне ево сама Валентина привела, мол, так и так, квантирант-постоялец до тебя, а я и согласилась. Чо она, копейка, лишняя, ли чо ли? Да и рука мужская нужна – где дров подколоть, где чего на дворе подлатать. Сама-то я куды уже? Поизносилась на восьмом десятке…

– А он хоть чего-то могёт, армовирский-то этот?

– Спрашивашь! – важно ответствовала баба Мотя. – Вчерась мне таку гору дров наворотил! Правда, зазря раньше времени с берёзовыми и лиственичными чурками связался. Витые оне, их по морозцу надо… Он, бабоньки, сам-то деревенский, в энтом Анмавире только в институте обучался. И то на кого, знаете?..

Баба Мотя взяла многозначительную паузу, неспешно смахнула шелуху от семечек в заметно пожелтевшую, вышарканную до чахлости траву под лавкой.

– Да знам, – усмехнулась баба Дуся. – Оглоедов наших труду будет обучать и навыкам крутить шофёрску баранку да тракторные рычаги дёргать.

– От тё-тё! – снова встрепенулась Агафья. – А у нас-то некому?! Да вон, на мэтэмэ иль лесопилке таких учителей – пруд пруди! Из Армавира слать! Через всю страну! Ополоумела власть…

– Не власть это, а бюрократы всякие из облонов! – отрубила баба Дуся. – Знамо, в теплоту черноморскую своих отпрысков рассовали, а парнишку деревенского – подальше, штоб глаза не мозолил…

– Имя там воопше учителя по труду ни к чему, – мрачно сказала Агафья. – При такой благодати само, почитай, всё растёт, а оне там и не работают – на базаре спекулируют! Обдирают, как липок, тех, кто к имя на курорты здоровье поправить приежат…

– Эка ты, Агафья, хватила! Меру-то знай! Почо зазря на людей-то наговаривашь! Сколь зерна вон на Кубани собирают! Чо уж совсем-то… Телевизор, поди, смотришь…

– Ага, а спекулянтов у имя нету?! И кумовства – прям никакого! Чё жа тады парня к нам сослали? Аль опять взялися властители наши за смычку города с деревней? От тё-тё… Шесть десятков годков смыкают, да чё-то не смыкатся… Хучь опять из «Авроры» бабахай! По бошкам бы имя бабахнуть!..

– Вот ты, Агафья, и ботало конское! – стряхнула шелуху с подола и баба Дуся. – Чё жа, чё жа… бабахнуть… Мотя, а постоялец твой што сказывает? Уж и взаправду, чудно́ как-то. В таку даль…

– Не, не сказывал. Он молчун по большей части. Можа, обживётся – разговорится. Каво он у меня… третий день, как закочевал. Утром чаю покушат – и в школу, а вечером дрова, вона, колол, воды из колодца полну бочку в сени натаскал. Хозяйственный, так, на первый взгляд… И не пьющий, не курящий. Я ему, после дров, с устатку, стопочку предложила – отказался, мол, не употребляю. Крестик – подглядела – носит!