Евгения Некрасова - Калечина-Малечина

Прокукарекал звонок. Невыросшие принялись просыпаться, вставать со своих мест и приветствовать учительницу. Выложили телефоны, дежурный собрал их в специальный вязаный мешок и отнёс выросшей. После того как все сели, Вероника Евгеньевна, постукивая каблуками, проплыла вдоль рядов. Она одаривала каждого сидящего его тетрадкой со вчерашней контрольной. Каждый брал тетрадку осторожно, будто горячую картошку, и опасливо заглядывал внутрь. Вика Иванова подскочила на месте от радости, её хвост, чуть отставая, повторил её движения. Лара открыла, посмотрела без удивления и гордо закрыла обратно. У Кати под её столбиками был вбит кол. Она решила не расстраиваться.

Дальше потянулся обычный урок математики, поплыл, как обычно, мимо Кати. Вероника Евгеньевна говорила на иностранном языке и писала иероглифами. Сегодня Катя не понимала её не из-за скуки, а от радости и нетерпения. Очень уж хотелось показать классной свою работу, самую большую и серьёзную за всю жизнь. Ныла и скреблась вертлявая мечта о звонке. Катя ёрзала на стуле, глядела в окно, где туда-сюда шныряли игрушечные машины, а игрушечные люди месили ногами снег.

Год назад, когда она прочла о приключениях Гулливера, ей очень сильно захотелось себе настоящих и живых, но маленьких, размером с её указательный палец, людей. С ними играть гораздо интереснее. Таких лилипутов Кате нужно было побольше, вдруг она на кого-то случайно наступит или отломает голову, пока будет переодевать. В знакомых людей ей играть не нравилось, разве что в сильно плохие дни казалось нужным превратить в лилипутов Веронику Евгеньевну или, например, Сомова. А потом делать с ними всё что захочется. В лилипута также иногда хотелось превратить папу. А Лару она тут же, как только представляла, распревращала обратно. Лучше всего играть в совсем незнакомых людей. Долгие месяцы после «Гулливера» Катя смотрела на разных выросших на улицах и в магазинах и представляла их карманного размера. Воображала, как сделает им дом из картонной коробки, шкафы из пакетиков сока, ящики из спичечных коробков. Хотела попросить Лару сшить одежду для этих маленьких выросших, у неё здорово получалось для кукол. Хотела уговорить маму купить мебель, набор платьев и даже целый дом для Барби. Но сама Барби Кате не была нужна. После своей идеи с лилипутами она решила перестать играть в куклы. Их тела валялись и сидели в ящиках стола, на книжных полках и подоконнике. «Я прямо совсем как выросшая», — это думала про себя Катя.

Она улыбнулась, вспомнила про варежки, ещё больше заулыбалась, заелозила на стуле.

— …, я что, говорю что-то смешное? — это сказала Вероника Евгеньевна, назвав в самом начале фразы Катину фамилию.

Все невыросшие пооборачивались на Катю.

— И что ты ёрзаешь? Может, хочешь выйти и рассказать за меня? — ещё раз спросила классная.

Катя задумалась и не отыскала ответа в своей сонной голове. Некоторые невыросшие прохихикали. Учительница ещё постояла и посмотрела на неё, раздувая ноздри, а потом снова принялась говорить непонятное. У Кати от этого приступа Вероники Евгеньевны изнутри загорелось тело, огонь пошёл откуда-то из живота и стремительно поднялся в голову, выделяя жар через лоб и щёки. Катя почувствовала себя очень уставшей, почти больной. Она заморозила лицо и тело, чтобы снова не раздражать классную. Лара торжествующе повела головой. Катя постаралась не расстраиваться.

Звонок рассыпался множеством заледенелых колокольчиков. Невыросшие повыскакивали с мест, схватили рюкзаки и сменки, налетели на старосту с вязаным мешком и в три секунды разобрали телефоны. Ещё через пару моргков в классе никого не осталось. Катя тоже вскочила, вытащила из рюкзака пакет с вязаньем и помчалась к Веронике Евгеньевне, пока её кто-нибудь не занял. На пути натолкнулась на Ульянову.

— Смотри, куда идёшь, — это прорычала Катя, хотя это именно она не глядела, куда бежала, потому что разворачивала на ходу пакет с варежками.

Ульянова ничего не сказала, только устало посмотрела из-под выпуклого лба и посторонилась. За два ряда до классной Катя остановилась, чтобы развязать последний и самый плотный пакетный узел. Когда он распутался, Катя уже делала шаг к учительнице и вдруг застыла на месте. На белом морщинистом дне пакета вместо варежек лежал ворох красных ниток. Катя с трудом оторвала глаза и увидела, что классная с любопытством глядит на её пакет. Катя быстро захлопнула его, прижала к ноющему от ужаса животу и вернулась на своё место.

Обыскала рюкзак, посмотрела под партой, на парте, на подоконнике — варежек нигде не было. Трясущимися, как у пьющей выросшей, руками Катя снова раскрыла пакет. Нитки, волнистые, как расплетённая коса, лежали молча. В шерстяном месиве она узнала созданный ей по ошибке вчера огромный колтун, который так сильно мешал и чувствовался пальцем при надевании готовой варежки. Колтун был так велик, что он даже остался цел, не поддавшись распутыванию. У Кати задрожал ум, она попыталась понять, кто мог сделать такое. Сомов? Лара? Катя не выходила никуда на уроке, и рюкзака все сорок минут касалась её правая коленка в колготках. Папа? Мама? Для чего? Разве они тоже теперь заодно с Сомовым? Папа может быть, но мама точно нет. А откуда Сомов узнал про варежки?

— Ну что, Катя, есть у тебя, что мне показать? — это медово проговорила Вероника Евгеньевна, запирая класс изнутри.

Изо рта у Кати вывалился гласный звук. Учительница протиснулась между партами и подоконниками своим плотным телом, похожим на анаконду, съевшую женщину, и села рядом с Катей.

— Я так и знала, что ты не сделаешь. Зачем обещать?

Катя, тяжело дыша, как после долгого забега, открыла рот.

— …От тут …ыли …арежки, — это Катя промямлила, запуская в рот воздух, пытаясь рассказать про две варежки, целую левую и правую без пальца.

У Вероники Евгеньевны щёчки всползли на глаза, она слегка проскрипела от смеха.

— Плохо придумала, Катя. И почему ты надеешься, что я тебе поверю? Ты вот не сделала, что обещала, а я своё слово держу. Позвоню твоим родителям сегодня. Во сколько они вечером возвращаются с работы?

Катя пробулькала что-то. Из глаз принялись выпадать слёзы.

— Ну вот, началось… Ты знаешь, ты не волнуйся! — это вдруг ласково начала классная.

Прокричал звонок. Вероника Евгеньевна привстала, нагнулась вперёд к окну, перевернула ручку и открыла дверцу. Морозный воздух принялся жечь Катино лицо и уши. Классная села, сложила локти на подоконник, пошуршала в кармане кофты, поднесла к своему блестящево-розовому рту сигарету и чиркнула спичкой. Катя заворожённо смотрела на дым и даже перестала плакать.

— Не волнуйся. Тебе будет гораздо комфортней учиться среди детей твоего уровня. Ещё отличницей станешь, — выпустила Вероника Евгеньевна изо рта вместе с овалом дыма.