Евгения Некрасова - Калечина-Малечина

«Подскочу, дальше по ряду (хорошо, Кузнецов быстрый — сразу убегает на перемену), потом можно столкнуться с Ульяновой и… и она толстая, медленно собирает рюкзак стоя и всё… Дежурный вечно сам приносит ей телефон…» — это Катя продумывала план броска до учительского стола. Вдруг она вспомнила, что сидит одна за партой: «Задвину Ларкин стул под парту до спинки, пройду в другой проход, побегу. Там Шершнев — ускачет в столовую, Антонова можно попросить подвинуться, Васильева останется болтать с Ртищевой, а Вика Иванова… ну, она скелет…»

Катя так отчаянно ждала звонка, что он принялся мерещиться ей в бумажном шуршании, кашле, смешке, даже в хрипловатом голосе Вероники Евгеньевны. За окном на небо высоко забросили тугой персиковый мяч зимнего солнца. Оно принялось пинаться своими плотными лучами прямо сквозь пыльные окна. Катя зажмурила глаза, в затылке снова зачесалась боль, в ушах солёно засвистело. Тут что-то произошло, все почему-то повскакивали со своих мест, классная, наоборот, втиснулась между стулом и своим столом и принялась складывать горные распечатки в папку сарделечными пальцами. Катя помотала головой, будто отряхиваясь, солёный свист выключился. Застала хвостик звонка. Пока она осознавала пришествие перемены и вставала на ноги, Веронику Евгеньевну заняла Вика Иванова. Катя давно удивлялась, как другие невыросшие могли хотеть разговаривать с классной сверх того, что требовалось на уроках.

Дежурный раздавал одноклассникам телефоны, даже Лара забрала какой-то, но какой, Катя не рассмотрела. Иванова приплясывала над Вероникой Евгеньевной, рассказывая ей что-то радостное, интересное и долгое, связанное с окружающим миром. Катя почувствовала, что сейчас прольётся. Иванова важно открыла папку, как выросшая, и показала её учительнице — та улыбнулась, смяв свои круглые щёки. Катя выбежала из класса. В туалет влетела, как обычно, не дыша носом. Запах принялся выкорчёвывать глаза. Зашла в кабинку, в унитазе огромной коричневой жабой сидела какашка. Катя выскочила оттуда, дёрнула дверцу другой кабинки. Бывше-белая, покрытая обзывательствами про девочек и любовными признаниями про мальчиков деревяшка резко поддалась, двинулась прямо на Катю и чуть не заехала ей по лбу. Из кабинки выступила Лара и тут же сделала очень важное лицо, говорящее, что в туалете, кроме неё, нет никого. Принцесса удалилась, Катя зашла. Тут ещё пахло Ларой, но не плохим, а её личным запахом. И после Лары было чисто.

Потом Катя бежала по рекреации сквозь толпу невыросших. Они орали, выли, махали конечностями. Катя знала, что самое главное — не задеть никого из них и не встретить прямых врагов, например подсомовцев. Вывернула на лестницу, оттарабанила тридцать четыре ступеньки, свернула налево, лилипутом аккуратно прошла сквозь почти выросших людей и наконец увидела дверь учебной части. Постучалась, очень вежливо попросила.

В комнате сидело несколько учителей по очень сложным, выросшим предметам. Преподавателей начальных классов тут было раз-два и всё. Один из выросших неопределённо махнул рукой в угол. Там одиноким цветком рос телефон на крохотном ногастом столе. Катя посеменила к нему.

— У тебя мобилы, что ли, нет своей? — это спросил молодой и смуглый учитель физкультуры, скалясь белющими зубами.

— Забыла, — это тихо ответила Катя.

— Чо у пацанов не попросишь? — метнул учитель физкультуры и радостно захохотал.

— А мне только маме… — ответила Катя. Ни Вероники Евгеньевны, ни Алины Алексеевны в учебной части не было.

Телефон походил на цветок, только с уже выдернутыми лепестками, вместо которых торчали дыры с цифрами. Они работали вместо кнопок, c помощью них по одному нужно было пальцем проворачивать кругляшок до предела. Телефон стрекотал и урчал при наборе, прокручивая своё колёсико обратно. Кате очень нравился такой аппарат, она не знала, почему перестали делать такие мобильные.

Мама звучала уставшей. Катя оттараторила, что не могла позвонить на предыдущей перемене, что прошло уже два урока, что впереди ещё два. Мама попросила позвонить с домашнего сразу после прихода домой.

— Послушай, а из-за чего вы с Ларой так вчера поругались? — это спросила прямоугольная Татьяна Романовна, когда Катя положила трубку.

Все остальные выросшие воткнули в Катю свои любопытные взгляды. Татьяна Романовна учила третий «А» и глядела на Катю и Лару вчера в рекреации. Катя поняла, что Татьяна Романовна не знает её имени, но знает Ларино. Все его знали, не только из-за Алины Алексеевны, а просто потому, что Лара была «блестящая девочка».

— Ну просто… поругались, — это так объяснила Катя и убежала обратно на этаж совсем невыросших. Стало ясно и прекрасно, что Лара и её мама никому не рассказали про телефон. «Значит, Алина Алексеевна меня всё-таки любит», — на бегу улыбалась Катя.

До конца перемены остались какие-то минутные крохи. Повезло, и Вероника Евгеньевна была никем не занятая. Она сидела за столом и прыгала глазами по бумажкам. Катя, запыхавшись, подскочила к классной. Та отлипла от бумаг и, узнав Катю, поморщилась, как от плохого запаха или слова, но сразу напялила учительскую улыбку.

— Вероника Евгеньевна! Сегодня утром Сомов и Панкратов курили прямо во дворе школы!

Улыбка упала. Вероника Евгеньевна принялась раздувать ноздри.

— Садись на место, — это очень тихо и недовольно произнесла классная.

— Я точно видела! — это с удивлением воскликнула Катя и осознала, что в уши жужжит звонок.

— Вика, собери телефоны, пожалуйста! — Вероника Евгеньевна скомандовала поверх Катиной макушки.

Катя обернулась и увидела, что Иванова ринулась собирать телефоны, а в классе совсем нет мальчиков. Они как будто вымерли от специальной мальчишеской чумы или холеры.

— Ты бы лучше расчесалась!

Катя развернулась обратно и посмотрела на рот классной, не веря, что именно это та сейчас сказала.

— Садись немедленно! — Вероника Евгеньевна говорила так, будто Катя курила, а не Сомов с Панкратовым.

Катя двинулась по ряду. У стоящих в приветствии невыросших на партах лежали уютные туесочки и пакетики, из которых торчали тоненькие железяки. Катя встала у своего места и вспомнила, что сейчас «Труды» и мальчиков увёл Бобрик в мастерские, делать зимние скворечники.

— Садитесь, девочки, — мягким, вязаным голосом сказала Вероника Евгеньевна.

Бобрик был старшим сыном классной. Он жил и работал в гулливерском городе. Его дочка, внучка Вероники Евгеньевны, училась в платной школе гулливерского города. Бобриком его называла сама классная, остальные повторяли. Он был за. Он походил на сказочного бегемота, удивительно громадного, складчатого и доброго (не бобра вовсе). Катя считала, что это всё враки, что он сын Вероники Евгеньевны. Быть такого не могло. Бобрик владел здесь и в Гулливерии магазинами с едой и считался богатым. Он приезжал в лилипутский город раз в неделю на огромной, как поезд, машине. «Тратит своё очень дорогое время совершенно бесплатно, чтобы учить мальчиков жизненно необходимым навыкам», — повторяла классная. Бобрик рассказывал невыросшим мужского пола, как путешествовать в незнакомом городе, как делать мебель из дерева, как не умереть от переохлаждения в лесу, как строить шалаш или лодку, как мастерить самим печатный станок и книжки, фонарики и лампы, удочки и сети и много чего ещё интересного и полезного. Мальчики обожали Бобрика. Вероника Евгеньевна не допускала девочек до сына, хотя он был не против преподавать им тоже. Классная учила девочек сама: готовить еду, шить, вязать, ухаживать за больными, танцевать, говорить и выглядеть женственно. Она переживала и даже иногда плакала на родительских собраниях из-за потери половых различий у современных детей.