Александра Маринина - Горький квест. Том 2 [litres с оптимизированной обложкой]

— Видите ли, Эдуард, — заговорил я своим обычным тоном, стараясь строить фразы попроще и покороче, — автор записок жил в семье, где мать и сестра отличались повышенной любознательностью. Проще говоря, любили совать нос в чужие дела и в чужие бумаги. Если вы прочтете «Записки», вы сразу увидите, что показывать их посторонним было нельзя. Если бы Владимир делал свои записи дома, кто-то из близких обязательно увидел бы это и проявил нездоровое любопытство: а что это он пишет такое интересное? И тут уж как ни прячь, а все равно найдут, квартира, хоть и просторная, — это не дворец. А вот если не знают, что тетради существуют, то и искать не будут. Где еще он мог делать записи? На улице? В метро? В гостях у друга? Это вызвало бы и любопытство, и подозрения. Единственное место, где ведение записей является совершенно естественным и не вызывает ни у кого излишнего интереса, — это читальный зал библиотеки. И у нас есть все основания верить в то, что молодой человек действительно регулярно посещал библиотеку, подолгу сидел в читальном зале, читал книги и писал свои «Записки». Это подтверждается словами его матери.

— Понятно, — спокойно ответил Качурин. — Значит, мы будем исходить из того, что освещенность, высота стола и форма спинки стула были всегда одними и теми же. Так?

Он перевел взгляд на Галию, и я снова мысленно поаплодировал доктору: он быстро запомнил, кто за какую сферу знаний отвечает в нашей команде.

— Совершенно верно, — откликнулась Галия. — Как правило, в читальных залах районных библиотек стояли обычные столы, без выдвижных ящиков, похожие на парты. К каждому полагалось два стула, тоже самые простые.

— Почему два? — удивился я. — Разве одному человеку нужно два стула, чтобы сидеть за столом?

— Двум, а не одному. В нашей стране принято было сидеть по двое — и в школе, и в вузах, и в библиотеках. Я знаю, что вы привыкли к другому, у вас даже в младших классах дети сидят каждый за своей партой, но у нас было иначе. Конечно, библиотека — это не класс и не студенческая аудитория, читальный зал вряд ли бывал забит до отказа, так что посетители имели полную возможность сидеть за своим столом без всяких соседей, в одиночестве. Но стульев у каждого стола было, тем не менее, два.

— А как же приватность? — не унимался я. — В некоторых языках это называется дискретностью, но смысл тот же: соблюдение личного пространства, личных границ… Как можно вдумчиво и спокойно углубляться в умственную работу, если рядом кто-то сидит, дышит тебе в щеку, толкает локтем, сопит, а то и подглядывает в твою книгу или в тетрадь? Не понимаю! Я бы с ума сошел, наверное. И уж точно не смог бы продуктивно работать.

Мою готовность удивляться и возмущаться прервал монотонный голос Качурина:

— Если физические условия исполнения рукописи были одинаковыми на протяжении всего времени, тогда попрошу вас дать объяснения разительным отличиям в почерке. Хотя даже мне, не специалисту, очевидно, что почерк принадлежит одному и тому же человеку.

Теперь взгляд доктора был устремлен на Вилена. Очевидно, он ждал разъяснений от нашего психолога.

— Вы хотите сказать, что имело место измененное состояние? — уточнил Вилен.

— В ряде случаев, — кивнул Эдуард. — Несомненно. Судя по вашей реакции, рукописный текст вы не видели и не изучали. Взглянуть не желаете?

Вилен подошел к нему, сел рядом, а Назар вдруг предложил:

— Давайте не будем мешать людям работать. Дик, Галия, пойдемте чайку выпьем.

Мы втроем вышли на террасу, где Юрий, устроившись за столом и обложившись какими-то списками, вел активные переговоры по телефону. Кажется, переговоры касались лекарств, нужных для оборудования медпункта, во всяком случае, я успел услышать, что «я понимаю, что с кофеином — только по рецепту», «да-да, я в курсе, что в составе пирамидона и амидопирина присутствует кофеин и вообще что это одинаковые препараты» и «нет, парацетамол нельзя, нужно, чтобы был диметиламинопиразолон»… При нашем появлении Юрий быстро собрал свои бумаги и, не прекращая разговора, скрылся в доме.

Назар тут же закурил и сердито сказал:

— Старею я, хватку теряю. Сам должен был догадаться.

— Да мне и самому в голову не пришло, что это может оказаться важным, — признался я.

— Тебе простительно, ты переводчик. А я опер. Я должен был сообразить.

Я видел, что Назар сильно расстроен, и не знал, как его утешить.

— Ты не обязан был помнить про сканы…

— Обязан. Ты мне про них говорил, и я не забыл. Не забыл, видишь ли, а выводов не сделал. И не полюбопытствовал посмотреть. А доктор сразу об этом подумал.

— На то он и доктор, — заметил я. — Про сканы знали все, но ведь и Вилен их не смотрел, ему тоже в голову не пришло, хотя он психолог и должен был…

— Да не успокаивай ты меня!

Назар с силой выдохнул дым и тут же снова глубоко затянулся.

— Старый я, никчемный и ни на что больше не гожусь, вот и весь сказ.

— Брось, Назар, ну что ты, ей-богу… Я точно такой же старый, и что теперь? Ложиться и помирать?

Мы оба совершенно упустили из виду, что на террасу вместе с нами вышла Галия. Эта женщина обладала не только чувством юмора и уникальной готовностью хохотать по любому поводу, но и столь же уникальной способностью присутствовать, оставаясь полностью незамеченной. И вовсе не потому, что сама хотела скрываться. Просто такая особенность.

— Ваш чай, господа! — раздался веселый голос Надежды Павловны.

Она вынесла на террасу поднос и принялась накрывать на стол, и только тут мы заметили Галию, которая стала помогать разливать чай. Мы с Назаром смутились, как пацаны, и начали с преувеличенным тщанием рассматривать конфеты в мельхиоровой вазочке, делая вид, что никак не можем выбрать. Вот уж правильно говорят в России: старый — что малый.

— У вас расписание не изменилось? — спросила Надежда. — Артисты наши к пяти часам приедут?

— Да, их Семен привезет, — ответил Назар.

— Значит, ужин на всех готовим? На десять человек?

— На одиннадцать, — поправил я. — Вы все время забываете себя посчитать, Надежда.

Я радовался, что появилась возможность поговорить о чем-то постороннем, отвлечь Назара от его переживаний, а заодно и сгладить неловкость по отношению к культурологу. Посему о числе ужинающих сегодня я готов был рассуждать бесконечно.

— Впрочем, возможно, и на десятерых, если доктор Качурин уедет. Но судя по тому, как они с Виленом углубились в работу, закончат они не скоро. Так что рассчитывайте на одиннадцать.

— Да, Надюша, — тут же подхватил Назар, — попроси Юру, чтобы он принес из кладовки большой сервиз, он специально привез его для тех случаев, когда будем собирать застолье всем коллективом. И загляни, будь ласкова, к нашим труженикам, спроси, может, им чай-кофе туда подать или перекус какой-нибудь.