Роберт Пирсиг - Дзэн и искусство ухода за мотоциклом [litres]

Следующая ловушка сметки — скука . Она противоположна мандражу и обычно идет рука об руку с проблемами эго. Скука значит, что ты сошел с пути Качества, ничего не видишь свежим взглядом, утратил свой «ум новичка», а твоему мотоциклу грозят кранты. Скука значит, что твой запас сметки истощился, его надо сначала восполнить, а потом работать дальше.

Когда скучно — стой! Сходи в кино. Включи телевизор. Брось все к чертовой матери. Что угодно, только не трогай машину. Если не остановишься, случится Большая Ошибка — и тогда вся твоя скука плюс Большая Ошибка вместе сшибут тебя с ног и выбьют всю сметку. Там-то и засядешь по-настоящему.

Мое любимое лекарство от скуки — сон. Когда скучно, заснуть легко, а после долгого отдыха трудно скучать. Следующий любимец — кофе. Работая с машиной, я всегда включаю кофейник. Если ни то ни другое не помогает, значит, беспокоят и отвлекают проблемы Качества поглубже. Скука — сигнал: обрати внимание на эти проблемы (ты и так обращаешь), сначала возьми их в оборот, а потом работай с мотоциклом дальше.

Для меня самая скучная задача — мыть машину. Пустая трата времени, нет? Машина пачкается, едва на нее сядешь. Джон всегда держит свой «BMW» в образцовом состоянии. Любо-дорого смотреть, а мой вечно какой-то замызганный. Вот типичный классический ум: внутри работает как часы, а снаружи выглядит неопрятно.

Проблему скуки при некоторых работах — смазке, например, смене масла или регулировке — можно решить, превратив их в некий ритуал. У незнакомой работы своя эстетика, у знакомой — своя. Встречается два вида сварщиков: промышленные — они не любят сложных конструкций, им нравится делать что-то одно снова и снова; и ремонтные — они терпеть не могут выполнять одну работу дважды. Весь прикол в том, что, нанимая на работу сварщика, надо проверить, к какому типу он относится, поскольку они не взаимозаменяемы. Я отношусь к последнему классу; наверное, поэтому мне гораздо больше по кайфу искать неполадки, а вот мыть машину я не люблю особой нелюбовью. Хотя если надо, могу делать и то, и другое — ты тоже сможешь. Я мою и чищу ее так, как большинство ходит в церковь: не узнавать что-нибудь новенькое, хоть к новому я и восприимчив, а скорее вновь знакомиться с известным. Иногда приятно гулять по старым тропинкам.

О скуке есть что сказать дзэну. Его основная практика «просто сиди» — наверное, самое скучное занятие на свете (если не считать индуистской практики «захоронения заживо»). В общем-то ничего не делаешь: не движешься, не думаешь, ни о чем душа не болит. Что может быть скучнее? Однако в центре этой скуки — то, чему дзэн-буддизм стремится научить. Что же? Что там, в самом центре скуки, чего ты не видишь?

К скуке близко нетерпение , но оно всегда возникает по одной причине — от недооценки количества времени на работу. Никогда ведь не знаешь, что произойдет, и далеко не все работы делаются быстро, как планировалось. Нетерпение — первая реакция на задержку, и оно вскоре может перерасти в злость, так что будь осторожнее.

Нетерпение лучше всего преодолевать, не ставя себе сроков — в особенности при какой-нибудь новой работе, где требуется применять незнакомые приемы; удвоив отведенное время, когда обстоятельства вынуждают планировать; масштабировав все, что нужно сделать. Общие цели следует масштабировать по убыванию важности, непосредственные задачи — по возрастанию. Это требует гибкости ценностей, а при смене ценностей обычно происходит некоторая потеря сметки, но это нужная жертва. Она не сравнится с утратой сметки в случае Большой Ошибки по нетерпению.

Мое любимое упражнение по масштабированию — чистка гаек, болтов, штифтов и резьбовых отверстий.

У меня просто фобия сбитых, запоротых, заржавевших или забитых грязью резьб — гайки из-за них откручиваются медленно или туго; найдя такую резьбу, я замеряю ее штангенциркулем и резьбомером, вытаскиваю метчики и головки, снова нарезаю, проверяю, смазываю — тут-то и открываются новые горизонты терпения. Другое упражнение — уборка инструмента, который после работы валяется по всей мастерской. Оно полезное, ибо о нетерпении в числе первых предупреждает раздражение от того, что не можешь сразу взять инструмент, который именно сейчас позарез нужен. Если всего-навсего остановишься и аккуратно разложишь все по местам — и инструмент найдешь, и нетерпение умеришь без лишней траты времени и без вреда для работы.

Въезжаем в Дэйвилл, а седалище мое уже как бетонное.

Ну, вроде про ценностные ловушки всё. Их, конечно, гораздо больше. На самом деле, я лишь коснулся этой темы — показать, что в ней есть. Какого механика ни возьми, почти любой мог бы часами тележить о ценностных ловушках, про которые я ничего не знаю. Ты и сам при любой работе станешь открывать их во множестве. Наверное, лучше всего запомнить одно: как попадешь в ценностную ловушку — распознай ее и победи, а потом работай с машиной дальше.

В Дэйвилле — огромные раскидистые деревья у бензоколонки, где дожидаемся служителя. Никто не появляется, а опять садиться за мотоцикл неохота, и мы разминаем затекшие ноги под деревьями. Большие кроны почти накрывают дорогу. Странно в такой засушливой местности.

Служитель по-прежнему скрывается, но нас видит его конкурент с заправки напротив, через узкий перекресток, — и вскоре подходит залить нам бак.

— Не знаю, куда Джон девался, — говорит он.

Но вот Джон наконец появляется, благодарит конкурента и гордо произносит:

— Мы всегда так друг друга выручаем.

Спрашиваю, можно ли где-нибудь здесь отдохнуть, и он отвечает:

— Располагайтесь у меня на лужайке. — Показывает свой дом под тополями через дорогу: лужайка там — три или четыре фута в диаметре.

Так и делаем — растягиваемся в высокой зеленой траве, и я замечаю, что трава и деревья орошаются из придорожной канавы, где течет чистая вода.

Должно быть, спали мы с полчаса — а потом видим Джона в кресле-качалке на травке рядом; беседует с начальником пожарной команды, тот сидит в другом кресле. Прислушиваюсь. Меня интригует ритм беседы. Разговор бесцелен, он просто так, заполнить время. Я не слыхал таких размеренных, медленных бесед годов с тридцатых, когда похоже говорили мои дед, прадед, дядья и дедовы братья: дальше, дальше и дальше, без всякой цели и смысла, только занять время. Словно в кресле качаешься.

Джон замечает, что я проснулся, и мы разговариваем. Он сообщает, что вода для поливки идет из «Канавы Китайца»:

— Белого ни в жисть не заставишь выкопать такую канаву, — говорит он. — Ее прорыли восемьдесят лет назад — думали, тут есть золото. Теперь такой канавы уже нигде не сыщешь. — Говорит, потому деревья и большие такие.