Андрей Остроумов - Дуди Дуби Ду

Вечером неизвестные «доброжелатели» доложили ей по телефону, что в одном из своих офисов Самец предается блуду с какой-то молодой куртизанкой. Вероника достала из домашнего сейфа любимое охотничье ружье (долго искала патроны, но не нашла — дядя Гена благоразумно спрятал их на даче месяц назад), выскочила на улицу, быстро села в свою машину и поехала по указанному адресу толковать с греховодником.

Самец совсем нюх потерял. Охраны на входе нет — отпустил, наверно. Дверь в кабинет не заперта. Пугачева на полную громкость… Совсем рехнулся.

…Парочка расположилась на большом полированном столе в позе "самец снизу". Сверху скакала глухонемая уборщица Вика, которую Артемов как-то привозил к ним на дачу. "И зачем им музыка, — подумала в тот миг Вероника, — ведь эта дура все равно ничего не слышит…"

В каждом из нас живет Герострат, только неизвестно, испытывал ли он столько ненависти к храму Артемиды, сколько сейчас Вероника к своему мужу. Динамическая скульптурная композиция была разрушена тремя ударами приклада. Один в верхнюю ее часть и два — в нижнюю.

В область малого таза. Теперь Самец с девкой скрипя зубами, корчились, валяясь в разных углах кабинета… Она — молча, он — тихо постанывая и пьяно матерясь. На столе осталось: полбутылки "Чивас Ригала", стакан и маленькая стопка записок. Вероника взвела курки, навела ружье на Самца, потом на девку и со словами: "Лежать, бляди, а то убью" — присела на стол и начала читать: «Нормально», "А так?", «Хорошо», "Ну, как?", «Ага», "Приступим?".

Через некоторое время Вероника поняла, что читать записки нужно в обратном порядке. Она смахнула переписку со стола, кинула в Самца ружье, заплакала, отхлебнула из горлышка «Чиваса» и, запустив бутылкой в стену, уехала домой.

— Будь ты проклят, сын собачий! — сказала она напоследок.

…На столе остались две непрочитанные записки. Одна с категорическим оральным требованием, другая, написанная с грамматическими ошибками, — с глупым вопросом о деньгах.

В таком возбужденном, усугубленном алкоголем состоянии за руль садиться было нельзя. Но Веронике в тот момент было все равно. На обратной дороге машину занесло, она слегка врезалась на повороте в угол дома, помяв дверцу, но все обошлось. Никто не остановил. Повезло. Следом приехал муж и начал Веронику избивать. Поставил синяк под глазом, больно надавал тяжелыми кулаками по ребрам. Могло быть и хуже, но Матильда его за ляжку укусила, заступница. Самец обиделся и ушел из дома. Вероника подошла к телефону и позвонила Арсению.

Арсений, как мог, успокоил сестру и забрал у нее маленькую бутылку виски, которую она уже опустошила наполовину. Уложил на диван, нашел в аптечке две таблетки феназепама, засунул их сестре в рот, заставил запить водой. Приложил к глазу попавшийся под руку холодный утюг и стал гладить всхлипывающую Веронику по голове, напевая при этом въевшуюся в голову песню про колокольчик:

Спи, сестренка!

Арсений зашел в Андрюшину комнату. Тот спал, чему-то улыбался во сне, ничего не зная о родительских склоках. Арсений поправил одеяло, закрыл дверь, пошел на кухню, отворил окно, закурил. На улице падал снег, быстро покрывая грязный серый двор чистым белым цветом. Скоро Новый год с его новой глупой надеждой на новое глупое счастье. Как быстро летит время!

Он постелил себе на кухонном диванчике, попил на ночь чаю и лег спать.

— Что, подрались? — спросил Арсения утром вернувшийся откуда-то дядя Гена.

— Да. Было дело. Вероника сама тебе расскажет. Ты не отходи от нее, а я побежал, у меня сегодня дел по горло. Позвоню в обед, а если надо, вечером опять приеду.

— Ступай, сынок. Разберемся.

Утром Веронику успокаивать не пришлось. Она вкратце рассказала дяде Гене, что произошло. Встала, как ни в чем не бывало, приняла душ, глаз подбитый припудрила… Не та женщина, чтобы в истерике биться и о судьбе причитать. Но явно что-то свое задумала. Собрала Андрюшу, взяла Матильду, санки. Дала веревку в зубы собаке, и пошли потихоньку втроем прогуляться по первому снежку до ближайшей церквушки. Андрюша доволен, улыбается, снежки лепит, в Веронику и Матильду кидает. Матильда тоже делает вид, что довольна: такую ответственную работу доверили — санки тянуть. Трудно, но почетно.

…Никогда раньше Вероника в церковь не ходила, даже креститься правильно не умела, а тут вдруг Бога вспомнила и решила его к себе в помощники призвать. Потихоньку до «Сокола» добрели, к церкви Всех Святых во Всехсвятском. Вероника вытащила из кармана серый платочек и повязала на голову. К колоколам прислушалась. У входа купила свечек, вошла внутрь и принялась их перед образами святых расставлять. Никого не забыла. Подойдет к иконе, глаза закатит, будто кающаяся грешница, молитву "Отче наш", которую с детства знала, прочтет, перекрестится — и к следующей.

— Mutti, Welcher Schwanz machen wir hier? [5] Мамочка, какого х… мы тут делаем? (Нем.) — спросил Андрюша.

Ему стали надоедать мамины манипуляции, и он немного волновался за Матильду. В церковь собаку не пустили, и ее пришлось привязать к ограде у входа на территорию храма. Могла прихожан облаять.

— Сынок, ты что, совсем на головку присел — в церкви матом ругаться?

Вероника опустилась на корточки, покрутила пальцем у Андрюшиного виска и быстро поспешила на выход. К тому же между рядов прихожан быстро зашнырял безбородый служитель культа с черным подносом, собирая пожертвования, а давать ему денег почему-то не хотелось.

…Ну вот. С Богом вроде договорилась, а то, что придется еще и с чертом договориться, об этом Вероника пока не знала.

Вечером явился блудный Самец. Принес огромный букет цветов, колечко с красивым изумрудом, бутылку "Вдовы Клико" и начал каяться заранее продуманной речью. Вероника вполуха слушала аргументы мужа, самым веским из которых был "бес попутал", язвительно улыбалась и равнодушно вертела колечко на длинном, с красивым маникюром мизинце. Потом спросила:

— Ты что, муженек, совсем умом тронулся — глухонемых трахать? Че, нормальных блядей вокруг мало?

— Бес попутал, — повторил Самец, не выходя из критического состояния по части доводов. — Я ее уволил.

— Кто бы сомневался! Ладно, живи, олень, — сказала Вероника и вдруг невзначай подумала про Будякина, о котором не вспоминала уже года три. — Ты у меня еще будешь рогами за высоковольтные линии цепляться, — провозгласила она и, виляя задом, вышла из кухни.

— Дядь Гена, иди сюда, — позвал Самец.

Дядя Гена появился из Андрюшиной комнаты, где он занимался с пареньком рисованием, помогая копировать гравюру Дюрера «Меланхолия», зашел на кухню и уселся за стол напротив хозяина. Самец распечатал бутылку «Вдовы», к которой они с Вероникой не притронулись.