Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

— Давно их прибрали?

— Кого? — переглянулись они. Егор хотел сказать что-то еще, но не успел.

Вмиг превратившись из кролика в зверя, детина подскочил на ногах, схватил левой рукой Дмитрия за шиворот, приподнял его над землей, как котенка, и резко хряпнул лицом о чурку. Даже не успев защититься, тот откинулся, как мешок с просом. В то же мгновение подобная участь постигла Василия. Извернувшись вьюном, бандит нанес ему сокрушительный удар рукояткой ножа в лоб. Закатив глаза, Василий упал на спину с раскинутыми руками.

Все произошло так быстро, что Егор не успел отскочить в сторону, оставаясь сидеть с ложкой в руке. Сообразив, протянул руку к ружью, но разбойник уже приставил лезвие тесака к горлу.

— Не сметь! — заревел он страшным голосом.

Егор замер, чувствуя на себе дыхание смерти. Не в силах вынести безумный взгляд, закрыл глаза, ожидая, что сейчас будет. Но детина медлил. Преобразившись, с дикой ухмылкой посмотрел на поверженных, сипло продолжил:

— Что, дурака во мне видите? Думаете, Мизгирь без глаз? Я вас тут давно прозрел, пока вы похлебку хлюпали. Ружья-то чьи? Харитона и Тихона. А они живыми их в чужие руки никак не позволяют брать. Вижу я, что вы залетные. Не буду спрашивать, как сумели побить братьев. Да и ни к чему мне это. Не за этим сюда шел. Говори, где золото?

— Какое золото? — пытаясь выкроить время, дрожал Егор.

— Сам знаешь, какое. Ох, и не люблю я под вечер народ резать, лучше с утра. Да видно, придется. Сам скажешь, покуда дел, или подождешь, когда кишки из брюха потекут?

— Ничего не знаю.

— Тем для тебя хуже. Все одно тебе счас дохнуть. Думай покуда, каку смерть примешь, — отстраняясь, засмеялся Мизгирь и рыкнул зверем. — Симка! А ну, поди сюда!

Сима будто ждал его слов. Как побитая собака, выскочил из бани, с перекошенным от страха лицом засеменил к нему. Подбежав, остановился, глядя снизу вверх, с дрожью в теле ожидая следующих указаний. Мизгирь схватил его за грудки, оторвал от земли одной рукой, встряхнув как следует, грозно посмотрел в глаза:

— Скажи, дорогой, куда они золото кладут. На лабазе?

— Иы! — отрицательно закрутил головой тот.

— А где? В избе под половицами?

— Умы! — треся редкой бороденкой в знак согласия, ответил Сима.

— То-то же мне! Молодец! — поставив его на ноги засмеялся детина и, похлопав его по плечу, резко проткнул тесаком насквозь. — Спасибо!

Сима застонал, запрокинул голову, повис на подкосившихся ногах. Мизгирь выдернул окровавленный нож, откинул Симу как тряпку, повернулся к Егору. Тот сумел справиться с чувствами, схватил ружье, щелкнул курком, наставил его на детину.

Увидев направленный на себя ствол, Мизгирь не удивился. Широко, но зло улыбнувшись, потянулся к жертве:

— Ишь, какой прыткий! А ну, отставь ружжо…

Он не договорил. Его голос растворился в грохоте выстрела. Егор не стал испытывать судьбу, как это было в случае с Харитоном, когда они с Василием стреляли в тело: прицелился в голову. Пуля попала Мизгирю в переносицу. С ошалевшими, может, даже испуганными глазами тот подкинул сжатые в кулаки руки, будто хотел броситься в драку, шагнул навстречу, но, не удержавшись, уже мертвый рухнул в костер.

Егор подскочил к Симе. Тот, лежа на спине, с детской улыбкой смотрел в небо. Сжав ладони пальцами, держал руки перед подбородком, будто просил прощения у Бога. Искоса взглянув на него, захрипел, харкая кровью:

— Егор хороший, давал Симе много сладких сухарей!..

Потом потянулся и умер с таким же добрым, безгрешным взглядом.

Чувствуя подступивший к горлу комок, Егор задрожал, не скрывая слез. Заплакал, как это было давно, в далеком детстве. Не мог себе простить смерть безвинного, затюканного человека, который, вероятно, не сделал в жизни ничего плохого. Ему было жаль Симу, который не мог и не умел обидеть, на зло отвечал добром и был виноват перед всеми только тем, что был рожден не таким, как все.

Первым в себя пришел Василий. Очнувшись, сел на чурку, приложив к голове ладони. Превозмогая боль, осмотрелся, понял, что произошло. Зло сплюнул в сторону Мизгиря. Потом оба помогли подняться Дмитрию. У него на лбу выросла огромная, похожаяна второй нос, шишка. Василия было не узнать, лицо превратилось в кровавое месиво. Однако все это было ничто по сравнению с потерей Симы. Все трое полюбили его, считали равным и близким человеком. С его смертью в душах появилась пустота, которую было нельзя восполнить ничем.

Когда выходили из тайги, нашли в Чибижеке матушку Симы. Одинокая престарелая женщина, всю жизнь прожившая на приисках и ничего не заработавшая, кроме жестокой подагры и радикулита, не пролила ни слезинки.

— Отмучился, бедный, — с тяжелым вздохом только и смогла сказать она.

Часть золота, доставшуюся Симе при разделе, брать не хотела:

— Нашто оно мне? От него всю жизнь зло.

Друзья не пожелали принимать ее отказ, передали все до золотника, что причиталось сыну. Обещали иногда наведываться, если представится возможность. Хотя в этом не были твердо уверены: кто знает, что их ждет дальше?

Пережив сезон и трагические случаи, из которых они вышли победителями, друзья сделали соответствующие выводы: за место под солнцем надо бороться! В следующем году на заимку на озере пришли подготовленными. Теперь у всех было надежное нарезное оружие одинакового калибра, чтобы не путать патроны. Предупреждая возможное нападение, вырыли из зимовья подземный выход. И не зря! Узнав об исчезновении братьев Гуляевых, китайцы-спиртоносы пытались занять их место, наняли хунхузов, чтобы убить всех троих. Однако их вовремя предупредили приисковые старатели, не желавшие пить разбавленный, вонючий ханшин. Устроив засаду на тропе, Егор, Дмитрий и Василий перестреляли пятерых отчаянных желтолицых стрелков, чем заслужили уважение в кругу таких же русских разбойников, какими теперь считались и они. Главным девизом троицы стали как-то сами собой возникшие слова: «Нужда — то вам тайга гремучая, вода кипучая, мошка едучая, судьба плакучая. А жизнь за золото — грошь вонючая». Кто их сказал первый — неизвестно. Да только они служили им неким паролем, иногда произносимым в ответственных делах.

За несколько лет поднявшись на головокружительную высоту, заимев в уважаемых кругах города соответствующий титул, Егор не останавливался на достигнутом. Жажда денег и власти росла с каждым сезоном. Те средства, что он приносил из тайги и получал от коммерческого предприятия, казались ничтожными по сравнению с крупными капиталами местных купцов первой гильдии. Завидуя высокопоставленным особам, таким, как Иваницкий, Барисман или Подсосов, имевших до десяти и больше приисков, он терзался желанием захватить или на худой конец выкупить имевшиеся месторождения. Его мнение разделяли Василий и Дмитрий. Однако на это дело, как всегда, не хватало средств. Встав на разбойничью тропу, они часто думали, как «подняться» еще выше, одним разом, чтобы потом все забросить, жить припеваючи у самовара или разъезжать по заграницам, как это делали золотые магнаты, у кого были миллионные капиталы. Наконец сошлись в мнении ограбить золотой обоз своих новых друзей купцов Рязановых, имевших по реке Жейба три больших прииска — Успенский, Спасский и Покровский.