Давид Гай - Террариум

Шагреневая кожа первого шестилетнего срока пребывания у власти начинала потихоньку скукоживаться, до этого были четырехлетние циклы, многие упрямо считали срок этот не первым, а третьим, имея в виду не продолжительность лет, а число выборов, так и писали в интернете, вернее, в том, что от него осталось, в эти месяцы ВВП начали одолевать беспокойные неотвязные сны, некоторые с продолжением, как телесериалы; снилась всяческая дребедень, оборачивающаяся отвратительным настроением на весь день, например, встреча на заснеженном сибирском тракте розвальней – в одних разлегся на соломенной подстилке ненавистный МБХ, из-под низко натянутого башлыка с обмотанными вокруг шеи концами виднелись черные зловещие полыхавшие огнем глаза, ноги он укрыл медвежьей полстью, ВВП глубоко утопал в ехавших навстречу в сопровождении конвойной команды розвальнях, сани прошли впритирку, едва не задели друг дружку расходящимися врозь от передка боками, ВВП махнул рукавом овчинного тулупа, крикнул: “Не радуйся, это ненадолго!” – МБХ освободили и возвращали в столицу, его же – на место сидельца, в тот же лагерь; вот же чушь какая, а весь день насмарку…

А еще по ночам начал являться черт, самый обыкновенный, противная рожа, красные мерзкие глазки, покрыт зеленой, как обивка канцелярского стола, шерстью, пахнет псиной, болтается хвост, вместо пальцев – когти, вместо ног – копыта лошадиные, мефистофельская гримаса, сколь хитрая, столь и гнусная, лыбится, гад, гнилые клыки обнажая, а главное, речи толкает почище любого преклонского оппозиционера: “Прежде чем мы занимались… мы людей искушали, совращали с пути добра на стезю зла, теперь же занятие это и плевка не стоит, пути добра уже нет, не с чего совращать, и к тому же люди хитрее нас стали, извольте-ка искусить человека, когда он в университете все науки изучил, огонь, воду и медные трубы прошел, как я могу учить вас украсть рубль, ежели вы уже без моей помощи миллионы хапнули, спасибо людям, таким, как вы, научили нас, чертей, взятки брать, а то мы бы давно околели…”

Так достал разговор, что проснулся ВВП, включил прикроватную лампу, томик великого писателя увидел возле лампы на столике и перевел дух, успокоился – это ж у него прочитал пару вечеров назад, вот и примстился разговорчивый черт из рассказа классика. Последнее время читает писателя этого словно заново, забыл почти все читанное перед поступлением в университет, он тогда литературой увлекался, а потом забросил чтение, не до него стало, кое-какие фразочки броские запомнил и не более того; нехорошо, неправильно, что один спит, оттого, наверное, и ночные видения покоя не дают, Арина инициатором была – утверждала, что храпит ВВП и будит, а еще что-то невнятное выкрикивает, будто борется с кем-то, а так обнял бы, погладил, прижал к себе, ощутил тепло, глядишь, другие сновидения пошли бы, про женщин, к примеру, а не с чертом связанные; рогатая тварь меж тем возникать стала все чаще, будто кто-то нарочно засылал в спальню, донимала разговорами всякими, шуточки отпускала: мол, раньше в Преклонском Союзе рай был везде – райсовет, райком, райсобес, районо, а теперь только ад – Администрация, намек на его, ВВП, орган управления; нехорошо, неправильно спать одному, его личный доктор утверждает, что одиночество заразно, зашла у них беседа на эту тему – ученые Заокеании исследование провели и доказали: одинокие люди в пограничные зоны общества поневоле вторгаются, обрубают социальные контакты и одновременно заражают одиночеством немногих друзей, женщины еще более мужчин подвержены… А кого ему заразить – у него, если вдуматься, и друзей-то преданных не осталось, одни подчиненные да олигархи, кому позволил стать ими и хранить, как зеницу ока, его, ВВП, долю; что у них, у подчиненных, на уме – поди разбери, может, заговор задумали, ждут подходящего момента скинуть, отстранить от власти и самим наверх забраться, но, между прочим, он дружбе всегда верен был, не сдавал, не предавал, покойный мэр города на болотах знал это как никто другой, у них была взаимная симпатия: В. преклонялся перед умением шефа, блистательного оратора, чеканно строить фразы, эмоции переполняли первого истинного демократа на политической сцене посткоммунистической Преклонии, как его часто называли, впрочем, некоторые чувствовали в его словах фальшь, называли барином, сибаритом, нарциссом, кое-кто шел дальше и пытался с грязью смешать – недаром кадрами из госбезопасности себя окружил, значит, у самого рыльце в пуху, наверняка с Большим домом прежде снюхался; не было этого, напраслину на шефа возводили, В. знал – тот чист, просто чувствовал себя в мэрии на осадном положении, вынужденным подчиняться воле отдельных лиц, выполнять желания лоббистов, испытывать на себе давление криминала, а город в ту пору и впрямь наводнен был разными тамбовскими и прочими отморозками. В их первую встречу мэр высказался без обиняков: “ Мне нужен помощник. Я на самом деле боюсь выходить из кабинета. Я не знаю, кто все эти люди”; он все прекрасно понимал, его шеф: Большой дом контролирует город, без госбезопасности править невозможно, невозможно контролировать мафию и сдерживать прокуратуру, защититься от давления столицы, невозможно добыть средства, чтобы не дать жителям умереть от голода, Большой дом оставался единственной силой, контролировавшей абсолютно все: политику, экономику, финансы – и криминал в первую очередь, что бы там не говорили об этих сомнительных связях. И вовсе не глупо поступил мэр, поручив В. внешние связи и сделав своим замом – в нем он мог быть уверен, не сдаст, не продаст; и когда над шефом начали сгущаться тучи, столичная политическая элита не могла смириться с его популярностью и самостоятельностью, когда осенью 93-го запахло арестом по факту махинаций с квартирами, шеф не имел к этим квартирам никакого отношения, но привлекался к делу как свидетель, тогда был подготовлен план его задержания в расчете, что мэр превратится в обвиняемого; столичная бригада задумала взять его в аэропорту по возвращении из очередной командировки, поместить в изолятор и начать прессовать, была выбрана пятница, тоже не случайно — в выходные дни шефу намного сложнее было бы заниматься собственным освобождением; и кто его спас, спас его В. – вовремя выслал в аэропорт усиленную охрану, та взяла шефа в кольцо, и он беспрепятственно добрался до Смольного, а там, с правительственной связью и преданными людьми под боком, ему не было страшно. Тремя годами позже В. однако не смог помочь шефу переизбраться в мэры – против него работали большие силы, над городом летали военные вертолеты и разбрасывали листовки, в которых говорилось, что шеф якобы проходит по двум уголовным делам, и В. ничего не мог с этим поделать, у них обоих развилась ярая антипатия к выборам как таковым, оба ненавидели местных депутатов, постоянно строивших козни, а депутаты, в свою очередь, обвиняли мэра в узурпации власти, во властолюбии, презрении к законодательной власти, В. от них тоже доставалось.