Олег Дриманович - Солнцедар

— И как оно, Чёрное? — озарил своей ироничной улыбкой Ян.

— Да обгорел, вон…

— Ну так, тридцать — из радиоточки, все сорок — в тени. Ничего, мы тоже бледными спирохетами приехали.

— Ты давай не обобщай, — Мурзянов, въезжая в свежий носок.

— На дизелях они от соляры по уши загорелые, — уточнил Позгалёв, весело, по-свойски, подмигивая Растёбину.

— Между прочим, ты с нами, штабной. Никаких отговорок, — капитан хлопнул надушенной ладонью по его обваренному плечу, и Никита аж присел от боли.

— А как ты хотел? Отщепенец в команде, что пробоина для корабля.

— Ян, только давай сразу — никаких дискотек, — кисло сморщился Алик. — Лучше где-нибудь посидеть.

— И за что мне подсунули женатика? В барокамере не насиделся? Штабной, ты хоть не окольцован?

— Не, — Никита, скорчившись от боли, щупал саднящее плечо.

— Наш человек. Тогда ставлю на голосование: кто за посидеть? Кто за танцы со смуглянками?

Эполеты жгли плечи, от перегрева клонило в дрёму. Хотелось одного — завалиться спать. Со смуглянками всё равно не светит, пустое. Ещё есть хотелось мучительно. Последний раз он нормально жевал в самолете.

— Я, наверное, в другой раз. Может, на ужин успею.

— Столовая уже ку-ку. Вот твой ужин, — напомнил Ян о его выдыхающемся стакане.

— Никит, мидии когда-нибудь пробовал? — спросил Мурзянов.

— Это моллюски такие?

— Мидии по-симеизски. В Сочи ресторанчик есть: делают — объеденье. — Алик поднял руку. — Я за «Сухум».

Привалившийся к шкафу Позгалёв наблюдал за Растёбиным с прощупывающей улыбкой: на самом деле не принципиально — мидии или танцы, всё одно выжму из этого вечера своё; просто интересно, на какие соблазны новичок падок.

Растёбин был уже готов отказаться от деликатеса в пользу танцплощадки, чёрт с ними, с моллюсками, не за этим же он приехал, но хитрая улыбка Яна неприятно задела.

— Ну, я, наверное, тоже за…

— Правильно, штабной. Смуглянки ждут. Мы тут по ходу одни с тобой молодые, — довольно потёр свежевыбритую щёку каптри.

— …я за мидии.

Позгалёв громко рассмеялся, словно ожидал от новичка выбора в пользу желудка. Никита хотел бы на него обидеться, но сам едва не заразился этим смехом, не вязавшимся с едким взглядом каптри. Простодушно-взрывной, разубеждающий насчёт всякой фиги в кармане смех.

— Ладно, голота, ваша взяла. Мидии так мидии!

Ян подбросил с дверцы шкафа отглаженную рубашку, ловко подхватил другой рукой. А Никита, морщась, выпил.

Затем был полёт по трассе в дребезжащей старенькой «Волге», трепыхающаяся мохнатым бражником в Никитиной голове навязчивая рифма «коньяк-тощак», крутой подъм во мрак неба, пробитый зияющими скважинами фар, уклон, и где-то там, в чёрной низине, — мерцающий слабыми огнями Большой Сочи. Жизнь билась-пульсировала лишь в яркой береговой жиле, опоясывающей город.

По дороге Ян пытался растормошить хмурого деда-таксиста, искренне не понимая, как можно быть с кислой физиономией в такую ночь. На полном серьёзе подбивал оставить его баранку, присоединиться к компании. Расстреливал непробиваемого старика анекдотами и сам же рикошетом хохотал за него.

Яна разбирало — шаман, практикующий вместо камлания живящий смех. Дед, сбитый с толку таким к себе вниманием, настороженно моргал. Никита с Аликом держались за животы на заднем сиденье.

— Отличный ты мужик, отец. Кремень, кто бы сомневался, но бросай руль, давай с нами.

— Ребята, никак. Никак, ребята.

— Дай мне тебя порадовать, отец. Или ты не заслужил? Просто хочу тебя порадовать.

— Ну куда я? Никак. Шо бабке скажу? Робить надо, — не сдавался тот, — лучше выпейте там за деда, шоб дорога…

— Возмещу, отец.

— Не, ребят, робить…

— Завидую, батя, «один раз живём» — точно не про тебя. Слово дембеля — выпьем.

Машина затормозила недалеко от набережной. Никита полез в карманы, выгреб что-то. Каптри решительно задвинул его пятерню с деньгой. Сунул старику свою купюру.

— Толмач, не делай лишних движений, — глянул так, будто Растёбин нанёс ему оскорбление. И тут же губы расплылись в улыбке.

«Актер» — подумал Никита. — Или просто флотский выпендрёж такой? А впрочем, хочет — пусть банкует.

Вывалились из машины, двинули по темени на щербатые светляки электрических гирлянд и солёный бриз, приправленный духом близкого мангала. Впереди загрохотали знакомые «Яблоки на снегу», и Никита остро почувствовал, как морозный аромат Москвы мигом впахался в южные запахи. Ян вытащил из кармана коньяк, протянул ему.

— Лакнешь? — и снова этот взгляд с прощупывающей усмешкой.

Никита взял бутылку, сделал решительный глоток, который едва его не прикончил. Темнота накренилась, стало печально-хорошо, и эти двое показались почти родными.

— Отстань от парня, видишь не емши, — гаркнул на Яна Алик. Вырвал у Растёбина склянку, будто держали её позгалёвские руки. Присосался.

Ян, рассмеявшись, сгреб обоих в охапку, как нашкодивших котов; откуда-то сверху серьезно прошептал:

— Какого над дедом потешались?

— Че-го? Сам гоготал как идиот!

Каптри забрал у мичмана стекло.

— За деда! По-хорошему, их помянуть надо. У нас хоть шанс, их бронепоезд уже на запасном пути.

Выцедив всё до капли, вскинул руки, проревел в ночное небо раскатисто, будто отрывающаяся от стартового стола ракета.

Алик стоял-качался в такт пальмовым лопастям над головой. Затем крутанул палец у виска, потопал к морю.

— Верно, штабной, — широко улыбнулся приземлившийся Ян, — Мурз не соврет, мидии тут и вправду сказка. Идём.

Ресторан «Сухум» оказался покосившимся лабазом с пятью столиками, фонящими колонками и радушным хозяином-абхазцем по имени Гия, с нетипичным для кавказского человека лицом: рябой, голубоглазый, курносый… Конопатые руки зарывались в ведро; ракушки с дробным шумом щебня вываливались на противень, напоминающий кровельный лист. Огонь рыскал под железякой, мидии шипели, лопались, обнажая сочную мякоть. Гия сбивал дым куском фанеры в кусты рододендрона, поливал моллюсков портвейном; скалился жаркой улыбкой в сторону подводников. Столики заполнялись, пустели, снова заполнялись. Гремела музыка, какая-то парочка затеяла танцы. Алик учил Никиту добывать мясо из панциря, запивая черноморский деликатес вином.

— Сначала промочи язык. Чутка, для вкуса. Покатай по нёбу. Вот так. Теперь жуй.

Оголодавший Растёбин тут же сбился с инструкции, налегая преимущественно на моллюсков. Не сказать, что сказка, и утомительней раз в сто, чем лузготня семечек, но есть можно. Прежде чем он насытился, рядом вырос хитиновый курган, напоминающий палеонтологический раскоп. Позгалёв продолжал бурлить и куражиться, сыпал шутками, подкалывал крутящегося рядом Гию. Засылал соседям выпивку, и обратно возвращались приветствия и благодарные взгляды, обращенные ко всей их троице. Скоро веранда была затянута в водоворот капитанского веселья. Поднимались тосты за лучшего мангальщика, море, пальмы, мир, подплав, за хороших людей, которых всегда больше.