Анна Михальская - Профессор риторики

Голова моя была запрокинута, лучи ложились на лицо и согревали щеки и лоб, как материнские ладони. Опуская глаза, я видел титанический ствол в глубоких морщинах выбеленной годами коры и гигантские серые ступени, расходящиеся веером вверх. Без сомненья, это старый зоопарк, а в нем – то самое место у узкого пруда с черной водой, по которой сновали пестрые утки, легко опрокидываясь хвостом вверх, словно поплавки, и наполовину проникая внутрь, в зазеркалье. Дерево росло у лестницы к слоновнику со времен основания зоопарка. Ступени сделали такими широкими, чтобы легко наступала серая слоновья нога, морщинистая, как ствол тополя, и такими низкими, чтобы слоны не пугались перемен. Плавность – принцип слоновьего бытия, как и вообще бытия значительного.

Других запечатленных картин немного. Впрочем, так и должно быть. Материя моего детства – борьба. Проста, как смерть, и трудна, как жизнь. Борьба за жизнь.

Вот узор коврика в коридоре, у самой входной двери. Коричневые и желтые веночки на сером ворсе. Отпечаток на пленке сознания по-прежнему ярок. Еще бы! Ведь узор прямо перед глазами – то ближе, то дальше, и пляшет. Это потому, что я вижу его сверху: голова моя прямо над ковриком, а ноги где-то вверху. За них меня держит отец – держит крепко и время от времени встряхивает. Наказывает, за что – не помню. Я ору. У самого моего лица вьется наш рыжий такс, рыча, как лев, в попытках оскаленными зубами зацепить отцовскую ногу. Блестят белые клыки, и вдруг из ощеренной пасти показывается розовый язык и тепло, торопливо лижет меня в нос, в глаз, в щеки. Милый, благородный Карлуша! Храбрый мой маленький защитник! И тебя давно уже нет на земле.

А вот коробочка. Невелика. Тонкий картон, на нем странные рисунки. Маленькие чудовища. Образы из моих снов. Я открываю, пальцы еще непослушны. Приходится долго возиться. И вдруг – на колени, на пол, в руки – целый мир фантазмов. Головы – но какие! Гребнистые, шипастые, клыкастые, змеиноглазые… Тела – но бронированные, панцирно-неприступные, бугорчато-жесткие. Хвосты – но ведь это мечи, копья, трезубцы, палицы… Динозавры, – звучит голос матери. – Заурус – значит по-гречески ящер, дино – это тоже греческий корень – ужас. Что получается? Да, ужасный ящер. Как, нравится? – И они, чудовища снов, все они у меня в руках! Наяву, крохотные и прекрасные в своем воинственном безобразии – отлитая в зримых формах идея борьбы. Борьбы до последнего – зуба, вздоха, вздрога, судороги. Да. Нравится. С ними я чувствую: вооружен, как они, и, как они, готов. И если некоторые похожи бугорчатой округлостью на апельсин, то душа у них – словно косточки внутри апельсина.

Последнее. Живое стекло воды у ног, будто линза, полная жизни. Весна, над головой облачка солнечной пыльцы вербы, у края лужи, среди бесцветных сухих стеблей, россыпь золотых монет мать-и-мачехи. Вода прозрачна и просвечена солнцем до самого неглубокого дна, устланного залитой прошлогодней травой. По пленке линзы скользят черные кометы водомерок. Вдруг нитью серебряных бус взлетают со дна пузырьки. Чье-то прекрасное тело темной изгибистой тенью неторопливо устремляется навстречу моему взгляду. Мы смотрим друг на друга, разделенные водным стеклом. Золотые глаза – из воды, снизу, зелено-карие мои – из воздуха, сверху. Зеркало? Тритон, эллинский водный бог, – и я, дитя Эпохи мутаций. Но вот изящным движеньем туловища и хвоста он прерывает созерцание, и я остаюсь в одиночестве. Не сводя глаз с воды, я взглядом разыскиваю его в толще, на дне – нет, безуспешно. Исчез. Но жадная личинка стрекозы, хищно захлопнув капкан своей челюсти-маски, пожирает что-то стеклянистое, нежное, беззащитное. Это что-то всего миг назад было кем-то. Я отворачиваюсь.

Кто это сидит за столом перед открытой папкой из бурого картона? Всего четверть века назад был он мною. Да, приходится признать, что и теперь это я. Пожалуй, действительно я. Ведь это я вглядываюсь в пожелтевшие за это время листы, слоями сложенные в папку, как всматривался некогда в бесконечные глубины придорожной лужицы… Так двадцать пять лет и минуло. Вот несколько вырванных из обложки листков ежедневника. Почерк матери. Как попали ко мне? Подобрал, когда она пыталась, как всегда, справиться с уборкой побыстрей и запихнуть побольше старых бумаг в полиэтиленовый мешок. Профессор собирала их по полу, сгребала, как опавшие листья, со сноровкой уличных рабочих в лужковских оранжевых жилетах, и мешок быстро наполнялся. Но оторванный от корешка фрагмент ежедневника выскользнул на пол. Она и не заметила. А я поднял. Зачем – не задумался. Сунул в свой стол. И вот, спустя годы и годы, читаю.

6 октября 1998

Подозрение на сибирскую язву у А. [14] . Возможно, это и туляремия. Увеличение печени у Ники [15] . Заказала книг в Ленинке. НЕ ПИСАЛА. 2 % от стоимости квартиры по БТИ на день смерти завещателя [16] .

7 октября У Ники первый день нормальная температура с утра. У А. опухоль под челюстью. Была в Ленинке, большей части книг не получила. Какой-то ремонт, перевели в хранилище в Химки. НЕ ПИСАЛА.

8 октября У Ники температура с утра опять 37,1. До 37,3 днем. Он нарисовал тритона. И еще – Мону Лизу. Странно. Заканчиваю 1-ю часть книги. Завтра планирую доделать.

9 октября Закончила 1-ю часть книги. Работала до 5 утра. Опухоль под челюстью у А. увеличилась. С трудом глотает. Ники все так же.

10 октября А. чувствует себя плохо. Ники тоже, он слабый. 37,2. А. сдал анализы в «Гамалее». Врачи сказали, что это, наверное, мононуклеоз. Я делала домашние дела и не успела больше ничего.

13 октября Анализы показали, что туляремии нет. Значит, мононуклеоз. Похоже, у Ники то же, только без узлов и ангины, но на печени. Не успела написать тезисы.

14 октября, Покров День рожд. А. Ходили с ним в районную поликлинику, главврач говорит, что это скорее краснуха. Странно! С Ники пришлось идти в детскую, в Проточном переулке – туда, где я лечилась, когда мой родной дом еще стоял на набережной, где теперь СЭВ, то есть уже не СЭВ, а, кажется, Совмин. Обследовали голову: ведь за время короткой жизни у Ники три раза было сотрясение и один раз – ушиб мозга. Результат неплохой: все структуры в порядке, несколько нарушена только физиология: кровоток с сопротивлением в главной аорте. Катастрофа с рыбками: на обратном пути зашли с Ники в магазин «Мир аквариума» на Новинской и купили А. в подарок «вовсе не тех» и «слишком много». А. чуть не плакал от разочарования: «засорили аквариум»! А я так просто рыдала, так было обидно и так жалко А., больного.

15 октября Утром А. сдавал кровь, а я собирала вещи на дачу: отложенную одежду, посуду. Ники, обмотанного по пояснице пуховым платком под курткой, тоже посадили в новую машину Виты [17] . Рассмотрели ее номер: ВВВ и цифры. Доехали прекрасно, и как она водит! Какая это свобода – иметь машину! Ходили к Вите на дачу и посмотрели диван, который она хочет нам отдать. Внутри, под обивкой, оказалось гнездо мышат, еще нежно-розовых, но в целом диван подходит. Но как его переправить к нам? Это придумать труднее, чем написать статью.