Илья Крупник - Осторожно — люди. Из произведений 1957–2017 годов [сборник]
- Название:Осторожно — люди. Из произведений 1957–2017 годов [сборник]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Этерна
- Год:2018
- Город:Москва
- ISBN:978-5-480-00383-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Илья Крупник - Осторожно — люди. Из произведений 1957–2017 годов [сборник] краткое содержание
В книгу «Осторожно — люди» включены очень разные сочинения 1957–2017 годов, которые, по мнению автора, точнее всего передают его индивидуальное видение мира, неповторимое перекрестье Слова и Чувства.
Осторожно — люди. Из произведений 1957–2017 годов [сборник] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
В больничном дворе на скамейках сидели калеки, закутанные, в платках, в ушанках, подложив все теплое под себя: еще даже не растаяла кое-где ледяная корка под деревьями. А всем хотелось на волю.
Он проковылял мимо этих убогих, некоторых из них он уже знал по фамилиям, даже по именам. Они тараторили, взмахивая руками, или сидели, зажмурив глаза, лицами кверху, загорали под слабым солнцем. На него никто внимания не обращал.
На скамейке возле Ургалкина, неунывающего пенсионера, было место, и он подсел к нему.
Ургалкин в очках занимался делом, плел вроде бы сувениры, маленькие такие лапоточки (для иностранцев, что ли?). Выходило ловко у него, Ургалкин подмигнул:
— Весной пришивали еще по две деревяшки, знаешь, вот сюда и сюда, к подошвам, чтоб не промокали, к пяткам и к носку. Это к настоящим лаптям. Братики у меня сразу наденут и давай по избе друг за другом: стук-стук, стук-стук, стук-стук.
— Да, — кивнул он. — Молодец.
У скамейки под ногами, под тонкой ледышкой, вроде пленки, ползла уже, прямо бежала, разливалась весенняя вода. Он потыкал туда костылем. Хотелось бы встать.
В палате, в боксе, но там никто ведь не видел, он тренировался — чтоб без костылей. Он оперся ладонями о скамейку, стараясь приподняться. Привстать не получалось. Все, будь вы все прокляты, проиграл.
Может, надо еще боком как-то. Но только б не упасть. При всех с размаху, вниз лицом…
Когда ж привстал, наконец, цепляясь судорожно за скамейку, все равно не мог он идти. И стоял так, вздрагивая, без костылей, сгорбившись, видя только бегущую под ногами воду.
Потом сделал мелкий шаг, второй. Поднял голову.
Он был огромного роста. И все вокруг, затихнув, глядели на него снизу вверх.
Тогда он зашагал по воде. Вначале, как деревянными, двигая ногами, потом все лучше, потверже. Над всеми! Да! Над всеми людьми! Он был самый высокий, выше, казалось, даже этих, совсем молодых, как палки, тонких деревьев. Он потрогал верхушки пальцами. Вот! Вы! — чудо шагает по вашему ничтожному, убогому больничному двору!
Да ведь он и есть чудо! И стоит он теперь не жалкие три миллиона, а пять, десять, двадцать, пятьдесят, сто миллионов! Или даже больше. Новый владелец «Надежды» Святослав Костюков оплачивал все широко!
Сколько же лет, выходит, он прожил зря. Правда, разве можно было это раньше…
Но все равно: он ведь не стар еще! Здоровье! Сила!
Он шел по воде, разбрызгивая воду. Уволили, жалко, конечно, дурака Антошку, но разве дело в Антошке?! Есть Костюков. Да он и сам теперь может все! Весь мир болен, а он может. Будет жить, как хочет. Да! Один он! Прямо «человек-легенда». Но ведь неплохо сказал кто-то: легенда это много раз повторенная правда.
Калека в инвалидном кресле глядел на него во все глаза снизу вверх, и стоял, не двигаясь, совсем малорослый «афганец», он все еще тренировался с двумя палками. И только какой-то чужой ехал по дорожке на маленьком велосипеде, озираясь.
— Стой! — приказал он этому дурацкому велосипеду. Словно не в себе.
И чужой пригнулся низко к жалкому своему велосипеду, оглянулся в испуге.
Боже мой, стерлось давным-давно в памяти лицо Лены; прекрасные, какие прекрасные волосы ее, запах. Но лицо человека, который шел по листьям мимо их скамейки, почему-то осталось. Молодой был, черноволосый.
У человека на жалком велосипеде было чем-то похожее лицо.
Надо было снова скомандовать ему, скомандовать остановиться. И он по дорожке двинулся за ним, вроде широким, очень широким, казалось, шагом, но тот все быстрее крутил педали, а когда оглянулся, в глазах был страх и даже отчаянье: неужели нагонит, выродок.
Цвет песка
Провинциальная идиллия конца 60-х годов XX века

Когда иду я по Окатовской улице, по узенькому тротуару где справа рябины обвешаны мелкими гроздьями, а слева пахнет прелым, деревянной трухой, курами и старым сеном от рубленых домов, от скамеечек, от дощатых заборов, подпертых кольями, мне кажется, что ростом я в косую сажень.
Понятно, это все чепуха, но ощущение довольно стойкое. Потому что здесь, когда идешь со службы, отдыхаешь, глядя не в тротуар, а на чешуи крыш из серой щепы, столь же дробные, как рябиновые шевелящиеся листья справа. Из-под щепы лезет мох бугорками, словно прижались рядами зеленые ежики.
За целый день у меня очень устают глаза — усиливается дальнозоркость, и на «ежиках» глаза и мозги мои отдыхают.
Я иду медленно по Окатовской навылет, как обычно, через весь Путилов: из лаборатории к себе домой. Я отдыхаю от Семенюка, от словесного его поноса, отдыхаю я от мудрых заданий нашего мудрого начальства. Я могу смотреть на те же крыши, могу хоть к черту в пасть, могу вообще куда угодно!
Поскольку теперь я числюсь и. о. завотделом, то Семенюка, когда он к нам приходит, спихивают, понятно, на меня — на предмет почетной беседы с ним, на предмет «обмена агропочвенным опытом»…
В городской газете однажды мне рассказывали, что таких пенсионеров-посетителей у них называют «чайниками». Но они, ребятки, привыкли к посетителям, а я не привык.
Поэтому по дороге к дому лучше для покоя сосредоточиться на моховых покрытиях или на самых новеньких — по контрасту, — очень черных толевых крышах. Вон на толе забыли ножницы, и они прилипли к толю под дождем. Потом они сместились и опять прилипли под дождем. Что понятно, так как рядом с самими ножницами видна ржавая тень — призрак ножниц на черном красивом толе.
Сегодня Семенюк застукал меня в конце обеденного перерыва. В комнате я сидел один и пил свой чай. Потом я открыл окно и стал шагать по комнате, чтобы от сытости не осоветь, чтобы размяться, так как последнее время от сидячей жизни начал я быстро полнеть, на лбу стали заметны залысины, даже ростом как будто уменьшился, сорок лет — это вообще возраст критический.
Честно говоря, я взял с подоконника зеркальце от дальномера, выпятил побольше подбородок, скосил глаза и в оконном стекле увидел, соответственно, свой «мужеский профиль».
Конечно, говорить об этом неловко. Полина вообще считает такое мужским кокетством. Но ведь нет ничего печальней, нежели глядеть, как в зеркале сквозь твою толстую рожу, сквозь хитро-весело моргающие глазки проступает вроде бы тощий мальчик лейтенантик. Эх, быстрый мальчик…
А в зеркале все те же наши подстриженные кусты за окошком вдоль дорожек, присыпанных песком, и мохнатые туи, словно это Версальский парк. И на голом бугре за ними моя стоковая площадка, где Кобальт 60, огражденная, будто полигон, колючей проволокой с плакатами: «Опасная зона. Стой! Смертельно!» У колючей проволоки все так же медленно ходит Португалов Василий Павлович, огромный, сутулый, черноусый, в старой шляпе, в синем до пят плаще, в резиновых сапогах, помахивает косой — он косит траву…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: