Илья Крупник - Осторожно — люди. Из произведений 1957–2017 годов [сборник]

Я сидел, выпив сто грамм, обедал не торопясь. За окном было еще светло, накрапывал дождь.

Я вышел, раскрыл зонтик и пошел не улицей, а скашивая, проходным двором мимо детской площадки.

У песочницы стояли черные лодочки на высоких каблуках, будто сняла женщина туфли ненужные и побежала дальше. Мимо шли люди под зонтиками, шли они очень быстро и все смотрели только вперед.

Из-под детского бревенчатого домика вылез мальчик лет семи — наверное, там прятался от дождя. Других детей, играющих, не было.

— Дядя, — сказал он мне. — Дядя, дождь перестал.

Я протянул руку из-под зонтика, подставив ладонь.

— Да, — сказал я, складывая зонт. — Спасибо, мальчик.

— Дядя, тетя, — все говорил мальчик идущим под зонтами мимо, — дождь перестал. Дядя, тетя, дождь перестал.

Но на кладбище я опять не застал уборщицу моего участка, договориться наконец об уходе за могилой, заплатить деньги.

Ужинать я шел медленно вдоль освещенных витрин в свое кафе.

— Привет, — сказал идущий навстречу незнакомый человек. — Здравствуй. Давно ты приехал?

Я остановился, он тоже. Я никогда его раньше не видел.

— Смотришь? — не то улыбаясь, не то усмехаясь, сказал он. — Что ж, смотри, а я сразу тебя узнал.

Я смотрел. Оплывший, лысоватый, он стоял передо мной, на нем был старый костюм, галстук в полоску. Что за черт, я его не знаю.

— Лев-ка, — сказал он с расстановкой. — Я Левка Пичхадзе. Неужели не помнишь?

Мы стояли около моего кафе.

— Зайдем, что ли? — сказал он. — Отметим. — И потянул за локоть.

Левка Пичхадзе, мой когдатошний одноклассник, не мой друг бывший, не приятель даже, одноклассник, сидел передо мной за столиком, курил, щурился от дыма, сбивал в пепельницу пепел и поглядывал на меня.

Принесли покамест закуску, графинчик, две стопки.

— Двадцать пять лет, — сказал Левка, — прошло, не встречались. А?

— Конечно, — сказал я.

Он разлил из графинчика.

Раньше он был блондин. Кудрявый. Теперь не кудри его мелкие, а непонятно что по бокам и плешь. Голубоватые глаза глядели на меня в белесых ресницах.

— Что ж, — сказал Левка. — Будь. — Поднял стопку. — За встречу.

И чокнулись мы через стол.

Официант подошел опять, наклонился разложить вилки, ножи, поставил тарелки нам с отбивными.

— Значит, ты на могилу приехал? — Левка все глядел на меня.

— Да, — кивнул я.

— Это правильно. — Мы выпили, и он снова налил из графина: помянуть.

Помолчали, жуя закуску. Четверть века ухнуло — как дыра. Лучше бы выпить.

Мы выпили еще и еще раз, ели, разрезая мясо. Легче не стало.

— Нет, Лёв, все это ошибка. — Я перестал жевать. — Никакой я не врач, не доктор. Со второго курса еще ушел. А ты?

— Хм, — Левка хмыкнул неопределенно. — Знаешь, тут есть один старик, он был тоже тебе знаком. Так он мне говорил: Лева, мой дорогой, жизнь, как струна. Понимаешь?

— Нет. Ты все темнишь. Не понимаю.

— Не темню. Просто, коли ты ищешь, пока ты мыслишь, действуешь, его слова. — Он стиснул пальцы в воздухе и словно растянул что-то, разводя в стороны кулаки. — Натягивается. А как ослабнет… — Опустил руки. — Каков старик?

— Ты к чему?

— Да ни к чему. Просто так. — Он откинулся на стуле, вытер лицо салфеткой, выпрямился. — Знаешь, я не уезжал отсюда никуда, а хотел. Да, хотел. Но лишь туда и обратно. Знаешь… — Замолчал. — Я же тут родился, по-русски только говорю, а у отца там и деды были, могилы, прадеды. Теперь другая там страна, но ведь это не помеха.

— Чего ж мешает?

— Ни-че-го. Это я так. Лирика. Все!

Люстра на потолке мигнула два раза и погасла, остались одни плафоны на стенках. Наш официант длинной палкой, точно копьем, принялся задвигать оконные шторы. Потом сдернул скатерть с ближнего столика и поставил на него стулья ножками вверх.

— Все, пора, — сказал я, вставая. — Я расплачусь.

— Э, стоп. Ты посиди, посиди спокойно. — Левка кивком указал мне на стул. — Ты гость. Это, знаешь, не твоя забота. — Он подозвал официанта.

На улице было зябко, кое-где горели еще в темноте окна и на крыше дома через дорогу розовые буквы рекламы пива.

— Я подвезу. — Левка тронул за руку. — У меня тут машина на автостоянке.

— Спасибо, спасибо тебе, Лева. — Я сжал его руку. — Я немного пройдусь. Спасибо. Надо немного по воздуху.

Я шел вверх все время по пологим ступеням около ограды городского парка, оттуда пахло хвоей, там стояла за оградой стена темных деревьев. Не было людей, было тихо. Изредка попадались фонари, я шел все равно куда, в сторону от центральных улиц, в полутьме.

Дошел до угла, завернул, пошел по улице, там сразу был дом с колоннами, городская старинная усадьба, наверное. В загородке рядом темнело что-то большое и квадратное, оно вздымалось от земли, у него по краям словно широкие пулеметные ленты.

Это был танк. Он стоял лбом ко мне, и никакие не ленты, гусеничные траки.

Боже ты мой, это был огромный английский танк гражданской войны прошлого, двадцатого, века. Я знал теперь, где нахожусь: дом с колоннами — краеведческий музей, сюда водили нас часто когда-то всем классом после уроков истории.

Я ведь помню до сих пор страшный макет шахты, там в глубокой черной дыре, согнувшись, сидело чучело оборванного человека с киркой, нет, с кайлом, и называлось это: «Эксплуатация сибирских шахтеров до революции».

А в другом зале по углам стояли, точно и впрямь живые, манекены с винтовками. На головах у них были старинные, суконные, с высокими шишаками богатырки-буденовки со звездой на лбу. Это стояли на страже победители белых.

У них на шинелях были нашиты поперечные полосы, красные, как звезда, и назывались почему-то «разговорами». Шинели были «с разговорами», гимнастерки были «с разговорами». Иногда «разговоры» были синими, и синие звезды на лбу.

Мы гурьбой проходили по залам дальше. Там было уже неинтересно — диаграммы всё, витрины: «Первые социалистические шаги», почетные грамоты, всякие знамена. Даже футболка была заслуженного мастера спорта, фамилию забыл.

Учитель истории нам объяснял: «Музей, смотрите внимательно, словно пишет наглядно, очень конкретно истинную правду прошлого». Он водил указкой по диаграммам и сопоставлял.

А мы уже толпились, отпихивая друг друга, у витрин сорок первого — сорок пятого годов, где под стеклом лежали пистолеты самые разные, медали, погоны. Это было здорово… Наше поколение не доросло до войны… В каком я тогда был классе? В пятом? Я все смотрел на древний танк, экспонат музея. Что ж сейчас показывают в витринах, какие на стенах диаграммы? И кто такие стоят в зале теперь по другим углам? Я… я хоронил родителей в закрытых гробах, и было уже очень близко к нашему гремучему двадцать первому веку. Гробы… А погибли не на войне. Крышки гробов забили сразу гвоздями.