Джеффри Арчер - Ложное впечатление. Подсолнух. Две девочки в синем. Марли и я

Пол взял трубку и ловко ввел внутрь.

— Сделаем электрошок, — сказал Пол и приложил к телу больного контакты. — Марси, триста шестьдесят джоулей. Разряд!

Тело дернулось.

— Помогло?

Фельдшер покачал головой.

— Массаж сердца. Марси, еще две десятых миллиграмма эпинефрина!

Марси ввела стероид.

— Никакой реакции, — сказал Пол. — Еще один электроимпульс. Триста шестьдесят джоулей.

Тело снова дернулось и тут же обмякло.

На кардиомониторе была прямая линия.

Пол огляделся.

— У него был хоть какой-то пульс? — спросил он.

— Нет, — ответил фельдшер.

— Нет, доктор, — подтвердила Марси.

— Когда произошла остановка сердца? — спросил Пол.

— Звонок поступил пятьдесят шесть минут назад.

Пол посмотрел на мужчину. Он был мертв уже более получаса. Пол огорченно вздохнул:

— Что ж, придется констатировать смерть.

Марси посмотрела на часы.

— Время смерти шестнадцать двадцать семь.

Вошла Келли:

— Доктор, частота пульса упала до сорока. Вы нам нужны.

Пол повернулся к Марси:

— Я поговорю с семьей, когда закончу.

Он заторопился к мальчику. В коридоре к нему приблизился краснолицый толстяк из седьмой палаты.

— Сколько можно ждать?! Как насчет рентгена для моей жены?

— Возвращайтесь к себе в палату. Я пытаюсь спасти жизнь! — взорвался Пол.

Мужчина робко попятился.

Войдя в палату к мальчику, Пол посмотрел на монитор. Частота сердечных сокращений упала еще на четыре пункта.

— Атропин, две десятых миллиграмма внутривенно, — бросил он.

Кардиомонитор опять показал фибрилляцию.

— Что происходит? — пробормотал он. — Келли, двадцать джоулей. Разряд!

— Появился пульс, — сказал Кен.

— Ненадолго, — ответил Пол. — Мы поддерживаем в нем жизнь эпинефрином.

Монитор снова запищал.

— Фибрилляция желудочков, доктор.

Пол стал делать мальчику массаж сердца.

— Иди сюда, Келли. Давай попробуем еще раз. Эпинефрин, две десятых миллиграмма внутривенно.

— Готово.

— Разряд в сорок джоулей.

Тело дернулось. Сердцебиение возобновилось, но тут же стало затихать.

— Давай, Келли. Еще раз. Две десятых миллиграмма.

Медсестра снова сделала инъекцию.

— Готово.

— Кен, сорок джоулей. Разряд!

Тело подпрыгнуло. На этот раз писк монитора не стихал.

— Еще раз, — сердито сказал Пол. — Шестьдесят джоулей!

Маленькое тело подпрыгнуло почти на тридцать сантиметров, но сердце не забилось. На мониторе ничего не было. Продолжать электрошок казалось жестокостью. Несколько секунд они стояли молча, возбуждение сменилось апатией поражения. Келли коснулась его плеча.

— Констатировать смерть, доктор?

Пол закрыл глаза рукой и глубоко вздохнул:

— Как долго это продолжалось?

Келли посмотрела на часы:

— Тридцать семь минут.

Пол взглянул на спокойное лицо мальчика, потом на игрушечного солдатика, лежащего в лотке.

— Констатируй смерть. — Его голос дрогнул.

— Шестнадцать сорок две, — тихо сказала Келли. — Пациент скончался.

В палату вошла Марси:

— Доктор, жена и дети покойного вас ждут.

Пол смотрел на мальчика, как будто не слыша сестру. Потом сказал:

— Мне нужна минута.

Под взглядами персонала Пол прошел в угол, сел на табурет и спрятал лицо в ладонях. Его плечи содрогались. Он плакал.

Келли смахнула слезу со щеки.

— Вы сделали все возможное, — сказала она. — Все в руках Божьих.

Через секунду по коридору разнесся крик женщины, зовущей своего ребенка.

Дейтон, Огайо.

Четыре года спустя, 22 октября 2003 года.

Кристин Холлистер приложила фату к каштановым волосам и посмотрелась в зеркало. Под фатой цвета слоновой кости виднелась старая мешковатая футболка, зато через неделю она наденет фату по-настоящему. Мысль о предстоящем бракосочетании одновременно была и приятной, и тревожащей. Осталось еще столько дел.

Кристин положила фату на кухонный стол и взяла записную книжку, в которую заносила все, что касалось свадьбы. Дела были рассортированы по темам, расположены в алфавитном порядке и снабжены пометками; книжка распухла от записок, визитных карточек и журнальных картинок.

Она пролистала записи. Нужно заказать побольше эклеров. Об этом обещала позаботиться мама. Но лучше ей позвонить и напомнить. Видеооператор оставил сообщение о музыке. И еще цветы. Никаких роз. Она терпеть не может розы. Ее свадебный букет будет из подсолнухов и маргариток, как и букеты на столах. Белый трехъярусный торт тоже будут украшать подсолнухи. Никто не усомнится в ее любви к этим цветам.

Ее взгляд задержался на картинке с подвенечными платьями. Темно-синий шелк, расклешенный силуэт, длина до середины икры.

Ее подвенечное платье принадлежало еще ее прабабушке. Из тончайшего кремового атласа, расшитое жемчугом и хрусталем. Платье находилось в переделке у портнихи. Кристин захотелось позвонить еще раз, чтобы убедиться, что платье будет готово к сроку, но она боялась. В прошлый раз портниха сказала ей, что, если бы не постоянные звонки, она давно закончила бы платье.

На одной из страниц была запись: «Напомнить Мартину, чтобы его отец не забыл взять смокинг напрокат». Она перечеркнула ее. Она только что позвонила своему жениху. В последнее время у нее создалось впечатление, что Мартин раздражался всякий раз, когда она обсуждала с ним детали свадьбы. На прошлой неделе они несколько раз повздорили, а вчера она в слезах позвонила Джессике, своей лучшей подруге.

Мартину приходилось нелегко. С десяти лет Кристин мечтала о свадьбе и теперь требовала неукоснительного исполнения любой мелочи, так что она сама временами чувствовала себя не столько Золушкой, сколько одной из ее сестер. Второстепенных деталей не существовало, и Мартин был довольно терпелив и вдобавок умен и красив. И на работе дела его шли в гору. Если отвлечься от свадебных хлопот, ей просто повезло.

Свадебные планы Кристин в точности соответствовали ее фантазиям, кроме одного: некому было вести ее под венец. Ее отец два года назад умер, но даже если бы он был жив, она не стала бы его просить. Ее родители развелись, когда ей было девять лет. Мать так и не вышла замуж, а отец женился на молодой женщине с двумя детьми. Со временем он стал для Кристин чужим. Он даже не пришел на ее выпускной вечер.

Она посмотрела на часы. Сегодня вечером у нее девичник, и Джессика обещала заехать за ней в шесть. Вспомнив о вечеринке, она почувствовала беспокойство. Хотя Кристин добилась от Джессики обещания не делать ничего из ряда вон выходящего, она знала, что ее просьба могла, напротив, спровоцировать подругу. Джессика всегда говорила, что Кристин не мешало бы «раскрепоститься».