Андрей Курков - Серые пчелы

Сергеич перевел задумчивый взгляд с Галины на лампу уличного фонаря, бросавшего конус света на дорогу и часть Галиного забора с калиткой. Этот же фонарь хорошо освещал побитую машину, и от ее вида пробирали Сергеича стыд и боль. И еще обида давила на него и изнутри, и словно сверху, с неба. Заставляла сутулиться. Он заранее боялся взглядов в свою сторону от других водителей. Заранее боялся «гаишников», просто прохожих, которые могли при виде его «четверки» без стекол поднять с дороги камень да и кинуть вслед ему и его машине.

«До рассвета часа три, да и в первые пару часов после рассвета машин на дороге мало, – думал Сергеич. – Надо спешить, надо быстрее уезжать!»

К ульям подъехал он, слушая через разбитые стекла тарахтение Галиного мотороллера, едущего сзади. Вместе они поставили на колеса прицеп. Сергеич в ульях летки позакрывал, а потом поставили они с Галей их на прицеп стенка к стенке. Стянули ремнями. Остальные пожитки в багажный отсек сложили.

– Ты потом посмотри тут, – попросил Галю пчеловод. – Если что оставил – забери и сбереги! Я же вернусь?

– Вернешься, вернешься! – успокоила его Галина.

И только услышав ее заверения, понял он, что не спросить ее хотел, а наоборот – успокоить. Но что-то в его голове, видимо, не так пошло.

И снова, только уже медленнее и аккуратнее, выехал Сергеич к асфальту. На повороте остановился, выключил двигатель.

Обнялись они с Галиной на обочине, в тишине ночной. Стояли минуты две. Молчали.

– Ты позвони, когда прибьешься где, – прошептала Галина ему в ухо. – Если не очень далеко – приеду, продуктов привезу!

Он кивнул и провел носом по ее виску, зацепив холодное ушко и ощутив холод золотой сережки. Сладко-горький запах ее волос стал таким отчетливым, что показалась ему в этот момент Галина самым близким и родным человеком. Не хотелось отпускать, но руки ослабили объятия. И она вышла из них.

Сел он за руль, оглянулся на Галину, на ее мотороллер. Помахал рукой. И поехал.

Пустая дорога успокаивала, почти убаюкивала, но спать Сергеичу не хотелось. Выехал к развилке: прямо – на Донецк, направо – Мелитополь. Остались позади и другие повороты, ведущие, должно быть, к укромным, тихим уголкам, где можно и палатку разбить, и ульи поставить и где, наверное, никто бы не вмешивался в его с пчелами тихую и никому не мешающую жизнь. Но дорога звала своей пустынностью и ночной податливостью дальше, словно «дальше» обозначало «лучше». И вдруг большой указатель блеснул в свете его фар, и там, в самом верху над стрелкой, обозначающей главную дорогу, появилась надпись «Симферополь».

«Это что, я почти до Крыма доехал?» – испугался Сергеич. Только испугался радостно, словно десять гривен на дороге нашел.

И вспомнил крымского татарина Ахтема, с которым много лет назад на съезде пчеловодов подружился. Он ведь уже вспоминал его недавно, зимой. И даже позвонить ему пытался. Видно, не зря вспоминал!

«А что, если к нему? – подумалось. – Адрес его у меня есть. Записная книжка с ним на дне багажного салона в сумке вместе с другими бумагами и документами лежит. Татары, они, говорят, хлебосольные, хоть и не нашей веры! Примут! Да и мне что? Мне к ним в дом не надо, мне бы только палатку поставить да ульи!»

И тут уверенность возникла у Сергеича, уверенность в том, что дальнейшую дорогу он знает. И дальнейшее, все, что его ожидает в конце этой дороги, он тоже знает. Там ведь, в Крыму, и поля, и леса, и горы. И воздух, как говорил Ахтем в Славянске, удивительный. И люди тихие, послушные. И войны там нет. Они, эти люди, сами русскую армию позвали, и она туда вошла и покой оберегает. Чем не рай для пчелок, да и для него?

Прибавил он скорости, чтобы поближе к Крыму в это раннее время доехать, пока не выберутся на дорогу фуры и отпускники, которые тоже в Крым поедут, только с другой целью и со своими человеческими семьями, а не пчелиными. Но ведь Крым любой семье рад! А пчелиной – тем более. Крым – место сладкое. Он, Сергеич, еще ни разу там не был, но вкус полуострова на языке после каждого упоминания ощущал, и вкус этот медовый был, сахарный.

Пункт пропуска «Чонгар» Сергеич прошел довольно быстро. Сердобольные люди в автомобильной очереди к переходу-переезду админграницы с Крымом оглядывались на его изуродованную машину, на номерной знак, на его мрачное лицо человека, в мыслях переживающего собственную смерть. Долетало до его ушей то шепотом, то обычным голосом сказанное слово «беженец», и всегда оно долетало, сопровождаемое взглядом или жестом в его сторону. И еще тяжелее от этого становилось Сергеичу. Отсутствие лобового стекла, да и вообще всех стекол в машине, делало его уязвимым. И для камней, и для слов. И если по дороге сюда в салон из-под колес впереди идущих машин залетело только пару камешков и, слава Богу, ни один из них не попал ему в лицо, то слов «беженец» залетело в машину несколько десятков и они остались жужжать в ушах, как комары, как назойливая мошкара, которую и выгнать трудно, и защититься от которой в машине с выбитыми стеклами невозможно.

Ехал Сергеич мимо стоящих в очереди машин медленно, чтобы при любом окрике: «Ты куда поперся?» остановиться, извиниться и вернуться в хвост стоящей колонны. Но никто не возмутился. Только те же сначала удивленные, а потом сочувствующие взгляды. И всегда первый взгляд ему в лицо, а второй – на номерной знак, словно номерной знак объяснял причину несчастий хозяина машины. Впрочем, объяснял. Может, не подробно и не очень конкретно, но все-таки.

Украинский пограничник полистал паспорт, задержал взгляд на прописке, посмотрел на оставленную рядом машину с прицепом, вокруг которой немного взволнованно и даже испуганно проходили в это время два таможенника.

– Надолго? – спросил пограничник.

Сергеич пожал плечами.

– Может, с месяц.

– Езжайте! Только никого из пешеходов к русским не подвозите. Запрещено. Могут оштрафовать!

Как только Сергеич открыл дверцу машины, таможенники отошли и, казалось, с облегчением направились к новенькой синей «вольво», заехавшей на пост следом за зеленой «четверкой» без стекол.

А напряжение все не отпускало. Внутренний страх передавался дрожью в пальцах, и тогда он сильнее сжимал руль, глядя вперед, где по обочине дороги и в попутном направлении, и во встречном, шли люди с тележками, чемоданами, сумками и рюкзаками. Он их обгонял и ловил на себе разные взгляды – от просительных до сострадательных. Проехал мост. На широкой серебристой крыше-навесе приближающегося пограничного поста прочитал: «Россия. МАПП Джанкой». Вспомнил, как на подъезде к Чонгару заметил трансформаторную будку, на которой черной краской кто-то написал: «Через 18 км русские оккупанты».