Андрей Курков - Серые пчелы

«Может, и хорошо, что молчим? – подумал пчеловод. – О чем я ей рассказать могу? О Виталине? О Петре? О Пашке? Нет, ничего этого она не поймет! И о Галине не стоит рассказывать! А я их жизни не пойму. Вот, например, почему они покойников без гроба хоронят?»

Вспомнил Сергеич похороны Ахтема. Тело на носилках, завернутое в зеленое покрывало с золотыми арабскими надписями. Ну разве так можно?

И не нашел ответа. Раз так происходит, значит можно.

«Может, поэтому их и не любят ни в ФСБ, ни в полиции?» Это ведь Сергеич почувствовал и когда узнавать про Ахтема в Симферополь ездил, и когда пытался Бекира из полицейского участка в Бахчисарае вытащить. И сам же следователь ему сказал: «Что вы в чужие дела лезете?»

Медогонку теперь Айсылу крутила. Без устали, словно каждый день это делала.

А солнце к горе наклонилось, скорый вечер предвещая.

Наступила очередь ульев Сергеича. И показалось ему, что меда его пчелы меньше принесли, чем пчелы Ахтема. Огорчился он и еще сильнее ручку центрифуги крутить стал.

– Давайте я покручу! – предложила Айсылу, заметив, что Сергеич устал и ручку отпустил, чтобы отдышаться.

– Я сам! – заупрямился он, снова за ручку медогонки взявшись.

Три бидона меда уже стояли возле машины. Таким урожаем можно было гордиться. Да только некому было им гордиться. Ведь гордиться пчеловод должен, а не его жена. Но Ахтем в могиле. Может, поэтому и не было никакого выражения гордости на лице Айсылу. Зато теперь она усталой выглядела. «А ей усталость к лицу!» – подумал Сергеич, чувствуя, как поднимается в нем желание пожалеть ее. Только как ее пожалеешь? К себе прижать, плечо подставить, чтобы поплакала? Нет, не будет она плакать! Это понятно. И прижать ее к себе нельзя, запрещено им с чужими мужчинами фамильярничать. Все у них по-другому. Одним словом, по другим законам они живут.

Меда из своих ульев Сергеич семь пятилитровых ведерок набрал. То есть чуть больше бидона. Вроде и не так мало, ведь у него только шесть ульев, а у них в три раза больше! Но почему же тогда ему показалось, что в его рамках меда меньше?

Солнце на гору уселось. Были бы у него ножки, болтало бы оно сейчас огненными ножками, сидя на вершине горы.

– Надо бы медогонку помыть, – предложил пчеловод. – У меня вода есть!

– Не надо, я дома помою, – остановила его Айсылу.

Вместе открутили винты, ножки медогонки со щитом скрепляющие. Отряхнули щит от травы и земли, на прицеп положили. Сверху медогонку, а рядом три бидона с медом.

Свои ведерки Сергеич в багажник поставил.

– Продадите, – сказал. – Будут деньги Бекира выкупить!

К дому подъехали в сумерках. Айсылу вышла, открыла въездные ворота и заехал Сергеич во двор.

В окнах горел свет. И фонари на улице горели. Электричества, значит, этим вечером Албату хватало.

Разжигая костер, вспоминал Сергеич прошлый август. Очень не похожий на этот, нынешний. Солнце нещадно слепило Донбасс, жара стояла невыносимая! Птицы пели только ранним утром, потом замолкали, словно горлышко у них пересыхало. Но перед очередным рассветом опять пели и пели звонче обычного, будто все равно радовались новому наступавшему дню, новой жаре.

Улыбнулся пчеловод, припоминая будившее его по утрам пение птиц. Да радовались они, конечно! Точно радовались! Радовались тому, что новое утро в их жизни наступало, что живы они. И он, слушая их, радовался. И по той же причине. Хоть иногда казалось, что глупой его радость была, не человеческой, а животной, птичьей. Пашка тогда новости из Каруселино принес, будто сепаратисты с украинской армией договорились подальше от их села артиллерию отвезти, чтобы их родную серую зону шире сделать! Такой, чтобы и Каруселино в нее входило, и Ждановка, и еще несколько сел! Чтобы было у них так же мирно и нормально, как в Светлом, где даже семьи с детьми малыми живут. И действительно, почти месяц даже по ночам не стреляли. Тихо было. Сергеич от радости и смелости в сад спать перебрался. Под музыку сверчков засыпал, под птичьи трели просыпался. Пчелы на поле летали. Меда, конечно, в середине августа поменьше. Цветы вянут, сохнут под солнцем. Но ведь на то Бог и дал пчелам крылья, чтобы искали они пыльцу сладкую и близко, и далеко! Год назад последний мед он в десятых числах августа крутил. Не много, правда, получилось. Потом рамки чистил, улья к зиме готовил. Да, к этому времени пчелы своих трутней уже из ульев выгоняли. Тоже к зиме готовились. А вот тут, похоже, медовый сезон подольше будет! Хотя солнце этим утром тоже об осени предупредило. Правильно оно, когда природа сама предупреждает. Куда лучше, чем когда человек в костюме твои дни до отъезда вслух подсчитывает!

После завтрака проверял Сергеич ульи. Поднимал крышки, принюхивался: нет ли внутри влаги? Посидел на корточках возле улья, по которому покойный ветеран АТО топориком ударил. Надо бы подбить угол, а то отвисает он чуток. Глядишь, и дно отвалится, когда придет время на прицеп ставить! Молоток в машине есть, гвозди тоже найдутся!

Мысли сами собой на отъезд настраивались, на дорогу. И хоть солнце снова жарило вовсю, и лучи его влагу, на земле за ночь собравшуюся, испарили уже, но не мог Сергеич в раздумьях своих далеко от осени и дороги отойти.

А к вечеру наползли на небо тучи. Дождик накрапывать стал. Стоило одной туче солнце заслонить, как потемнело у Сергеича в глазах и зевнул он. То ли из-за усталости, то ли из-за влажности воздуха.

«Завтра к Айсылу пойду, – решил. – И Виталине позвоню, про Айше расскажу. Может, подскажет она что-нибудь?»

Дождик то капал, то нет. Пчеловод костер развел, воду в котелке, к крючку треноги прицепленному, греть стал. Решил гречки сварить.

И вдруг послышался ему шум мотора. Далекий еще, но приближающийся. Вскочил Сергеич, обрадовавшись, что это Бекир к нему едет.

«Выпустили-таки!» – подумал и поспешил на пригорок над виноградниками.

Шел и гадал: есть этим вечером электричество в Албате или нет?

И когда на пригорок вышел, вздохнул с облегчением: уже горели в поселке и фонари уличные, и окна в домах. И машина неспешно вверх, в сторону пасеки, ползла, дорогу фарами ощупывая. Разобрать, что за машина, Сергеич пока не мог. Только ясно ему сразу стало, что не «нива» это, а значит, и не Бекир.

Семь или восемь минут прошло, прежде чем попал и сам Сергеич в свет фар большого микроавтобуса.

Поравнявшись с пчеловодом, остановился он, и открылась правая дверца прямо на Сергеича, чуть его не задев. Он шаг назад сделал.

– Вечер добрый, – поздоровался мужчина, выбираясь наружу.

Голос показался Сергеичу знакомым и это его озадачило. Ведь друзей он тут себе не завел. Кроме Айсылу и ее детей почти ни с кем не разговаривал. Мог, конечно, в магазине с местными парой слов перекинуться, или с туристами, что мимо пасеки дальше по маршруту шли или на велосипедах ехали. Но случайные голоса, однажды им тут услышанные, не запоминались, проваливались куда-то в бездну, куда все ненужные звуки прошедшего дня проваливаются. А этот голос вроде не таким был, не случайным.