Павел Шебунин - Неинтересный человек

Редакционный день только начинался. Несмотря на приоткрытую форточку, в комнате держался горьковатый запах табачного дыма, которым пропитались стены. За большим дубовым столом сидел заместитель заведующего отделом и раскладывал перед собой аккуратными стопками корреспонденции, полученные с утренней почтой, заметки литературных сотрудников и письма читателей. За небольшим столиком, стоявшим в ряду таких же других, правил заметку Юрий Щеточкин, молодой журналист, пришедший в редакцию всего две недели назад.

До начала рабочего дня оставалось около получаса. Но Щеточкину не сиделось дома, ему хотелось поскорей окунуться в редакционную атмосферу, послушать воспоминания старых журналистов о необычайных газетных происшествиях, которыми те любили делиться в буфете за стаканом чая. Вспоминая свою давно ушедшую молодость, они иногда заканчивали рассказы словами:

— Обязательно попрошусь у редактора в командировку, засиделся я в аппарате. Надо проветриться!

Они расходились по своим отделам, а Щеточкин смотрел вслед им с завистью. Пока что ему приходилось править только мелкий материал, да и то заместитель заведующего отделом Михаил Максимович вносил в каждую заметку свои поправки и говорил небрежно:

— Ну, теперь, пожалуй, можно отдать перепечатать.

Щеточкин внимательно перечитывал поправки, старался понять, почему именно они были необходимы, но это ему не всегда удавалось. Спрашивать Михаила Максимовича он не решался: уж очень хмурым и суровым казался заместитель заведующего.

Вошел очеркист Волков. Ему было за сорок. Зачесанные назад редкие волосы не могли скрыть лысину, но Волков молодился: на нем был светлый костюм, яркий галстук, щеки казались бархатистыми от пудры, положенной парикмахером после бритья.

— Приветствую! — сказал он, обращаясь сразу к Михаилу Максимовичу и Щеточкину.

— Как у тебя, Алеша, с очерком? — спросил Михаил Максимович.

— К вечеру сдам, — ответил Волков равнодушно, вытянул под небольшим столом длинные ноги, так что в проходе показались коричневые полуботинки на очень толстой подошве. Открыл портфель, вынул исписанные листы, полистал их, подумал и ушел в буфет пить чай.

В отдел вошла молоденькая дежурная секретарша Катя.

— Михаил Максимович, вас редактор вызывает, — сказала она, поглядывая на Щеточкина и поправляя прическу.

Щеточкин весь ушел в правку заметки: Катя ему нравилась, и он боялся это показать.

Михаил Максимович стал собирать гранки. Катя постояла еще с минутку, но, не дождавшись взгляда Щеточкина, ушла.

От редактора Михаил Максимович вернулся очень быстро и сказал Щеточкину таким тоном, словно того ждала немедленная и суровая расправа:

— Идите к редактору!

Щеточкин оторвался от заметки, недоумевая, зачем он понадобился самому редактору. Даже заведующий отделом редко вызывал его. Взглянул на Михаила Максимовича, но тот уже снова углубился в работу, словно желая показать, что ему нет никакого дела до судьбы начинающего журналиста.

— К редактору можно? — спросил Щеточкин у Кати, войдя в приемную.

— К редактору? — переспросила она певуче, бросив на Щеточкина ласковый взгляд. — Можно. Ключ в двери.

— У него никого нет?

— Никого, — так же певуче ответила Катя. — Только Петр Николаевич сегодня сердитый. С вашим Михаилом Максимовичем что-то громко разговаривал.

Щеточкин принял независимый вид, повернул маленький ключ в замке и вошел в редакторский кабинет. Петр Николаевич сидел за огромным письменным столом, на котором лежали комплекты газет, папки с материалами, оттиски газетных полос, испещренные красным карандашом гранки. Вид у редактора действительно был суровый. Толстые стекла закрывали глаза. Под дужками очков расходились крупные морщины.

— Садитесь, товарищ Щеточкин, — сказал редактор, вглядываясь в молодого литсотрудника. — Нужно написать очерк.

Кто из молодых журналистов не мечтает о том дне, когда его вызовет сам редактор и даст настоящее большое задание! И вот этот день наступил в жизни Щеточкина.

— Слушаю, — с трудом проговорил он, жалея, что Катя не присутствует при разговоре.

— Мы посоветовались с Михаилом Максимовичем и решили, что вы справитесь. — Петр Николаевич умолчал о том, что Михаил Максимович говорил как раз обратное и советовал поручить очерк Волкову. — Вот была у нас заметка о ткачихе Финохиной. Сама хорошо работает и молодежь учит. Ездила в страны народной демократии. Депутат районного совета. Созвонитесь, узнайте, когда можно с ней встретиться. Напишите хороший очерк, колонки на три.

Из кабинета редактора Щеточкин вышел с сияющим лицом. Бросив быстрый взгляд. Катя сразу поняла, что Петр Николаевич его не ругал. Щеточкину очень хотелось рассказать ей, что ему поручено написать очерк, но тут же он подумал, что это будет бахвальством.

Вернувшись в отдел, он стал созваниваться по телефону с фабрикой. Потом пытался править заметки, но забывал о них и сидел с повисшим в воздухе пером. Обедать он не пошел, лишь наскоро перекусил в буфете, хотя в его распоряжении еще оставалось два часа.

Наконец Щеточкин решил, что можно отправляться. Положил в карман блокнот, несколько карандашей на случай, если откажет автоматическая ручка, запер ящики стола и сказал, стараясь принять сосредоточенный вид:

— Михаил Максимович, я поехал на фабрику.

— Хорошо, — равнодушно отозвался заместитель заведующего.

Троллейбус остановился на большой площади. Вниз, к фабрике, уходил широкий бульвар. Недавно посаженные деревца, покрытые зелеными листочками, показались Щеточкину сказочно-красивыми; он подумал, не начать ли очерк с описания этих деревьев. Как-то он слышал от Волкова, что тот заранее намечает сюжеты своих очерков, а потом уже подбирает нужный материал. Но пока Щеточкин не знал, о чем он будет писать.

Он миновал большие корпуса фабрики, разыскал нужную улицу. Вдоль нее стояли многоэтажные, без всяких архитектурных украшений дома, какие строились в конце двадцатых и начале тридцатых годов. Адрес он помнил наизусть, но, дойдя до дома, на всякий случай вынул блокнот и еще раз проверил номер. Поднялся на четвертый этаж, позвонил. Дверь открыл мужчина лет тридцати пяти, без пиджака, в клетчатой рубашке.

— Товарища Финохину можно видеть? — спросил Щеточкин и торопливо добавил: — Я из редакции.

— Проходите. — Мужчина обернулся в сторону полуоткрытой двери и крикнул: — Клава, к тебе! — Оставив Щеточкина одного, он ушел в другую комнату.

Из двери вышла молодая женщина. Волосы ее были уложены в замысловатую прическу. Немного вздернутый нос не портил ее лица, а, наоборот, придавал ему миловидность. Гладко сшитое черное платье подчеркивало стройность фигуры.