Надежда Нелидова - Скотный дворик [сборник]

Ведь что такое типовая городская квартира, письменно возмущался сосед. Твой пол — потолок для нижних соседей: ходи на цыпочках, не скрипни половицей. На твоём потолке, в свою очередь, беспардонно топочут и пляшут верхние соседи.

Гипсокартонные стены — в ладошку толщиной — с тобой делят такие же бедолаги, друзья по несчастью. И выходит, ничего твоего, собственного, здесь и нету. Несколько кубов душного воздуха, заключённого в тесную бетонную коробку, с зависшей в воздухе хлипкой коробочкой балкона? Вот эту вот ячейку гудящего улья и называют твоим Жилищем?

Случись война, за какую Родину пойдёт умирать человек? За этот битком набитый человеческий улей? За непотребно исписанный лифт, за чёрные, обугленные почтовые ящики, за полутёмный подъезд на триста душ, где сосед в страхе шарахается от соседа (вдруг наркоман или маньяк)? За заплёванный, загаженный собаками и бомжами двор?

Или всё-таки за лужайку под окнами, за берёзку у дома, за крылечко, за скамеечку, где с соседом курил после баньки?

Нет, нам упорно лепят тесные безликие, со стёртыми фасадами многоэтажки — ни много ни мало, лишает человека чувства Родины!

А ведь сколько проблем разом решится — пальцев на руках не хватит загнуть. Русский человек хозяином себя на земле русской почувствует — это раз. Решится жилищный вопрос — два. Поредеют пятничные, воскресные гигантские изнурительные пробки на въезде — выезде из городов и дач.

Будет покончено с бездельем, которое, как известно, мать всех пороков. Ни в жизнь не увидите в частном посёлке соображающих на троих мужиков, изнывающих от ничегонеделания подростков, забивающих «козла» пенсионеров… Дом — это любой хозяин скажет — никогда не бывает достроен. Он прожорлив, как птенец, успевай его кормить и обихаживать.

Безработицу, войну, мор легче пережить в собственном Доме. Пьянство пойдет на убыль.

Воспитание молодых — это уже четыре. Вот, пожалуйста, нижний болотистый участок купили молодожёны, зелёные юнцы. Народ вздохнул: пропала земля. Нынче молодых и на ухоженные родительские дачи пряником не заманишь. Но одно дело: родительское, а другое — своё. Прорыли траншеи, осушили землю, перепахали, поставили недорогой дом из пеноблоков, утеплились. Установили во дворе надувной бассейн, после работы брызгаются и визжат наравне с малышами (у них двое, а в своём-то доме и пятерых не грех завести). Замёрзнут — голышом летят в баню. Нагреются — обратно. Визгу, смеху, радости!

Далее — экология. Дом — это, считай, маленький завод по переработке бытовых отходов. Помоями со стола можно без ущерба выкормить возле себя мелкую скотинку: козу, поросёнка, кур, не говоря о собаках и кошках. Бумажную рвань, старые газеты — в растопку для бани. Стекло, пластик, жесть — в дренажную канаву, на осушение земли. Всё чистенько, гигиенично, цивилизованно. Уйдут в прошлое гигантские слоёные «торты» загородных свалок — внуки спасибо скажут.

Дом — это три… да нет, пять, шесть — семь в одном! Тут тебе в кучке, под одной крышей: жильё, гараж, баня, мастерские, овощная яма, огород, веранды, мансарда, место для сушки белья, детская игровая площадка…

И всего-то нужно для благой цели: электричество, газ, дороги…

Да… Стало быть, дороги.

Мне позвонили из Ижевска (не из Министерства культуры: там не допустят утечки столь ценной информации). И сказали: «Приезжают столичные маститые писатели». Перечислили фамилии: некоторые из них украшали корешки толстых книг на моей полке.

— Встретишься в неофициальной обстановке, возьмёшь интервью…

— И покажу свои рассказы! — обрадовалась я.

— Кому они нужны, твои рассказы, господи?! Будь ты хоть… не знаю, Лев Толстой — кому нынче это вообще нужно?! — Моя тупость привела в раздражение тайного информатора. — Возьмёшь интервью, заболтаешь, произведёшь впечатление: они же все мужики, ну понимаешь? Выпьете вместе… Тогда и подсовывай свои рукописи. А там — чем чёрт не шутит? Так дела-то делаются, учи вас… Тусоваться нужно, пить, похмеляться, курить, гулять, бузить… Дружить вместе против кого-нибудь. Юлить у всех на глазах, пиариться. Нынче только так раскручиваются.

— Все?!

— Все, — подтвердили сурово и печально на том конце провода. — А будешь дальше сидеть как таракан запечный — никто про тебя никогда не узнает. Ну, пока. Учти: я тебе ничего не говорил.

Я с вечера договорилась насчёт попутной машины. Рано утром надела любимый светлый (брусника с молоком) костюм, новые туфли, колготки Леванте: такие невесомые и прозрачные, что их не видно на ноге. И, в полной боевой готовности, вышла на дорогу. Хотя дорога — громко сказано. Дороги у нас — нет. Переулок с красивым уютным названием Сиреневый — есть. Жилые дома в нём есть. Налоги на них, заметьте, немалые, есть. А дороги — нет.

Есть кое-какая, нашими руками худо-бедно возведённая насыпь, тонущая в воде после дождя. Изредка нам подбрасывают строительные отходы. Везти отходы на свалку — далеко, и нужно платить. А в наш переулок вывалить — и близко, и бесплатно, и вроде доброе дело сделано.

Потом это «доброе дело» в виде неподъёмных бетонных, опутанных ржавой арматурой глыб, мужики после работы и в выходные, до изнеможения и кровавых мозолей, бьют молотами и ломами, а женщины, как трудолюбивые муравьи, развозят в тележках. И всё равно бетонные осколки торчат из земли и норовят проткнуть автомобильную покрышку, измять диск, сломать каблук и вывихнуть лодыжку.

Ой, это целая дорожная эпопея («Опупея», — подсказывают соседи). Неотложки из города до переулка долетают за пять минут. И потом ещё долго-долго крайне осторожно переваливаются-трюхают по переулку, добираясь к нужному дому, теряют драгоценные минуты.

Про пожарные, допустим, машины лучше вообще не думать — тьфу, тьфу, ещё накаркаю. Такси ехать к нам наотрез отказываются: легче, говорят, в глухую деревню, к ферме по свинорою добраться, чем к вам. Город, называется!

Итак, я вышла при полном параде. Накануне прошёл дождь. Как все дамы нашего переулка, я ношу в сумке бахилы. Раньше это были полиэтиленовые кульки, которые завязывались на щиколотках — и в таком виде преодолевалось бездорожье. При выходе из переулка на проезжую дорогу кульки прятались в кустах: если не просохнет грязь, можно надеть по возвращении. Сейчас появились бахилы, легче.

Модельные туфли и колготки требовали соответствующей летящей походки. Я и шла, держа спину: ровно, узко, время от времени изящно перепрыгивая с бетонной кочки на кочку. Держа, повторяю, при этом спину. В какой-то момент я замечталась, какое неотразимое впечатление произведу на маститых писателей и…

Бахил зацепился за остриё торчащего из земли бетонного сталагмита. Я споткнулась и совершенно неизящно, по инерции пробежала на полусогнутых ногах метра полтора. Пробежала-просеменила — и рухнула в рыжую, скользкую после дождя, как мыло, глину. И с минуту, пытаясь подняться, осклизаясь, возилась и барахталась на четвереньках в совершенно неприличной позе.