Владимир Козлов - Рассекающий поле

А в январе, сразу после сессии их пригласили поехать в Москву на собрание организации. Антон не смог, он уезжал к родным в поселок. Поляков это расстроило, поскольку Антон был активнее других и своей открытостью вызывал симпатию. Сева же отмалчивался, но – предложение соседям по комнате уже сделано. «Если ты не против, мы т е бе доверим гитару», – сказал Роберт, улыбаясь в усы. Конечно, Сева был не против. Трудно было бы вообразить путешествие, в которое он мог бы отказаться поехать.

Когда он увидел чехол от гитары, он подумал, что надо будет надеть свои лучшие брюки.

Конечно, он хотел увидеть Москву. Но с Павелецкого вокзала – сразу в метро, по кольцевой до Киевской, и с Киевского вокзала на электричке куда-то минут сорок. И там платформа да сосны в снегу. Сосны – вот и вся Москва.

Из Ростова ехала группа. Угреватый низенький парень-физик с напряженной улыбкой. Мясистая девушка с поучающим, укоряющим лицом. Худая армяночка с короткой стрижкой, учительскими очками и крупным ртом. Кроме нее и взглянуть было не на кого.

Программу расписали подробную – встречи, лекции, диспуты. По приезде ужин в столовой, в тот же вечер установочный сбор в зале со стационарными креслами. Было много новых людей, съезжавшихся из разных городов. Поляки многих знали и пребывали в состоянии общения. Русское слово «общаться» их смешило: по-польски «общачь» означает «справлять малую нужду».

Потом они появились на сцене, прозвучала краткая приветственная речь, появилась гитара – еще одна прекрасная гитара, – и хор запел песню о том, как Господь не оставляет в беде просящих – просящих еды, новой работы и нового автомобиля, нужно просто не стесняться просить и благодарить.

запел припев хор, —

Сева почувствовал, что сползает в кресле, но это и не думало прекращаться, —

Сева подавленно шел по коридору, предчувствуя неладное.

– Поехали, Катя, завтра с утра в Москву, – задумчиво сказал он армяночке.

– У них завтра в 9.30 начало.

– Я поеду в Пушкинский музей. Поедешь со мной?

– Неудобно.

– Я не смогу там сидеть. Я поеду.

– Почему не сможешь? Разве первый день их знаешь?

– Не первый. Но раньше мы просто разговаривали.

– А теперь?

– А теперь я услышал бред. Им Господь чуть ли не правильную марку порошка помогает выбрать. А что это за веселые песенки про алилуйю? Нет-нет, я не с ними. Мы молчим о гораздо более серьезных вещах.

– Более серьезных?

– Да, Катя, мы про смысл жизни молчим.

– Да?

– Да.

– Тогда я тоже поеду.

– Это хорошо. Поднимем тут бунт! – на душе у Севы стало весело.

– Мне страшно.

– Не бойся со мной ничего, крошка, – сказал он с чужой улыбкой голливудского актера, который вдруг вылез из-под высоких мыслей.

Общежитие отделения классической филологии Сева нашел быстро – за первой же дверью направил вахтер. Следующему назвал свое имя и честно представился одноклассником, который заехал повидаться. Тот назвал номер комнаты на пятом этаже. Как же легко найти человека тому, кто его хоть немного ищет.

Возле вполне убогой зеленоватой деревянной двери Сева помедлил, глотая улыбку. Постучал. Никто не отвечает. Снова постучал. Послышалось шевеление. Постучал и сказал:

– Аллочка, это Сева, твой любимый одноклассник.

Что-то еще пошевелилось. Вновь постучал.

– Аллочка, это не сон. Я искал тебя несколько лет и вот наконец прискакал.

Его голос раскатывался по пустым коридорам. За дверью это тоже поняли.

– Подождите одну минуту, – произнес слабый голос.

– Конечно, – великодушно согласился рыцарь и прислонил к стене оружие. «На вы назвала, бедная: ушам своим не верит», – отметил Сева. Он прошелся по коридору, выглянул в окно на ботанический сад, вернулся. За дверью была абсолютная тишина. Он тут же затарабанил.

– Алла! Как ты можешь со мной так поступать!

Она открыла мгновенно – как будто спала, стоя прямо за дверью.

– Здравствуй, – проникновенно сказал Сева.

– Даже не говори, что ты тут делаешь.

– Я писал тебе, ты не отвечала…

– Слушай, иди в жопу, Калабухов. Заходи, – и она пошла в комнату.

– Я просто подумал: если уж ты приперся в гости к прекрасной леди в шесть утра без предупреждения, надо ее хотя бы посмешить.

– Я сейчас пойду умоюсь, а потом посмеюсь, ладно?

– А я пока поставлю чайник.

– О господи, ты еще и с гитарой.

– Я все объясню.

– Маме объяснишь.

– Надеюсь, ее тут нет.

Комната – метров восемь, не больше. Одно преимущество – для одиночного проживания. Их комната в Ростове была заметно больше, но и жили в ней втроем. Правда, повезло – один из троих, Никита, жил в Азове, совсем рядом. Строго говоря, место в общежитии ему было не нужно. Но полагалось. Никита иногда здесь ночевал, но чаще уезжал после занятий домой. Вдвоем в трешке было почеловечнее.

Алла вышла и наконец улыбнулась. В окно уже пробилось солнце. Ее пышные светлые волосы заиграли, светлая футболка подчеркивала совсем уже не школьные формы. «А ведь она оставалась ребенком дольше всех нас, – подумал Сева, – но теперь все: грудь уже не позволит». Она улыбалась как опытная львица, к которой в салон пришел анфан террибль.

– Я не знаю, Калабухов, как тебя сюда занесло, но я рада тебя видеть.

– И я рад, Алла. Человеку, который приехал в Москву в шесть утра, должно быть куда пойти.

– Там было какое-то печенье. Угощайся.

– Ты мертвого уговоришь.

– Ха-ха, – Алла всегда умела охотно смеяться.

– Ты уютно устроилась. А пространство вокруг изголовья по-прежнему отражает твой внутренний мир.

Тумбочка, стена над нею, настольная лампа, книжная полка – все было заклеено разноцветными стикерами с иностранными выражениями, которые надо запомнить, и делами, о которых нельзя забыть.

– Ты носишь с собой свой маленький ад ответственного человека.

– Для некоторых любая ответственность – ад.

– Презираю таких.

– Рада видеть, что у тебя все хорошо. Замечательно, что ты путешествуешь. Куда ты направляешься на этот раз?

– Знаешь, меня ждут в Санкт-Петербурге. Я отказался лететь самолетом, чтобы иметь возможность заехать к тебе. Я бы себе не простил.

– Ты всегда был столь требователен к себе. У тебя, должно быть, закончилась сессия.

– Да, в субботу был последний экзамен. Что сказать тебе об учебе? Как обычно, она – наименьшая из проблем.

– Это потому что ты не учишь латынь, старославянский и древнегреческий.

– Это было бы странно для историка, хотя я хожу на спецкурс по латыни. Но больше, правда, люблю спецкурс по средневековой литературе – вы уже дошли до нее?