Елена Минкина-Тайчер - Белые на фоне черного леса

А если бы у меня были родные, настоящие сестра или брат? Да, младший брат, но не друг и защитник, а приставучка, плакса и неряха? Можно любить человека только за то, что он твой брат? Мне уже никогда не узнать, а вот Вася Гроссман знает.

Он любит свою записанную Катьку, терпеливо водит ее за грязную руку в столовую и в игровую комнату, рисует собачек и зайчиков. Кстати, он потрясающе рисует и мгновенно научился писать, причем сразу прописными буквами. А еще каждую неделю по субботам Вася ждет меня у центральных дверей с мешочком сухарей и очередной резиновой игрушкой. И я послушно приезжаю, хотя в субботу у меня выходной, и везу его в городскую больницу. И потом часа через три забираю обратно, мне там особенно делать нечего, потому что все три часа Вася терпеливо носит по коридору малыша со странным именем Мартик. Молча носит, взад-вперед, не отвечая на вопросы нянечек.

В тот первый день их приезда Вася тоже все время молчал – и когда принимали и записывали их с Катькой, и когда выкупали и одели в новую теплую одежду, и даже когда я собственноручно выдала из личных запасов большую красивую шоколадку. Только аккуратно разломал шоколадку на три части, одну протянул Катьке, вторую запихал в рот, а третью попытался спрятать в карман.

– Не мни зря, – вздохнула я, – растает в кармане, потом куртку не отстираешь. Все равно малышам нельзя давать шоколад, только тошнить будет или даже вырвет.

– А почему его оставили в больнице? Он болеет?

– Нет, не болеет, но там лучше смотрят за маленькими – есть специальные кроватки, бутылочки. Он немного привыкнет, подрастет, научится ходить…

А что я должна была сказать? Что система устройства детей-сирот выглядит неумно и жестоко?

– А потом его сюда привезут?

– Нет, потом его переведут в специальный дом для малышей, до трех лет, а потом уже к нам.

Он ничего не ответил, даже не посмотрел больше в мою сторону и пошел к двери. Согнулся и пошел, комкая в руке остаток шоколадки.

– Вася, подожди, мы же можем его навещать! Вот в субботу сядем и поедем в больницу. Я тебе обещаю! Ты веришь?

Он вернулся и молча сел на диван. На фоне дивана особенно стало заметно, какой он мелкий и худой. И руки в странных болячках до самых локтей.

– Откуда болячки? – я наклонилась к его шершавой в царапинах и цыпках руке с обкусанными ногтями. Фурункулы, какая-то непонятная сыпь? И тут меня осенило!

– Ты их сам корябаешь? Специально? Но зачем? А-а, я поняла, когда сердишься? Или настроение плохое, да?

– Да, – он вдруг застенчиво и очень светло улыбнулся. Словно солнышко мелькнуло и скрылось. Зубы отсутствовали, конечно. По возрасту выпали, а расти не с чего, знакомая картина.

– Ты лучше бегай. Как только очень рассердишься или обидишься на кого-нибудь, выскакивай и бегай вокруг дома, круга три или четыре. Классно помогает, попробуешь?

– Ладно. А мы к Мартику прямо сегодня поедем?

– Не сегодня, а в субботу. Сегодня среда. Всего в неделе семь дней, но нам осталось ждать только два. Я тебе потом нарисую, как считают, хорошо? Кстати, почему ты брата Мартиком зовешь, такого имени нет. Может Марик?

– Он в марте родился.

– А когда это, в марте?

– Когда весна. Но только начинается. Еще снег лежал, а солнца много было и лужи таяли. Но можно и Марик, если так быстрее переведут.

Вот вам и умственно отсталый! Как это папа говорил? Никогда ни о чем с ними не разговаривай! Пусть лучше подумают, что ты недоразвитая.

– Вася, а почему ты в милиции говорил, что ничего не помнишь? Разве ты не помнишь маму? Как ее звали?

– Шалава. Она пила много. А потом упала. И все.

– А ты решил спасать Катю и братика? И поэтому ушел из дому?

– Да.

– А почему ты не позвал взрослых? Соседей или кого-то с улицы? Почему ты опять молчишь, ты не хочешь отвечать? Ну хорошо, не отвечай, не нервничай, да не рви ты свои болячки, я больше никогда не буду спрашивать! Честное слово. Скажи только, откуда ты придумал фамилию? Ты ведь придумал?

– Нет. Гроссман богатый и умный, живет в хоромах и всякое добро продает. Краски, колбасу, конфеты. Даже настоящий велосипед можно купить.

Та-ак. Дальше в лес – больше дров. Кем может приходиться Васе «богатый Гроссман» – родственником? Соседом? Неужели отцом?!

– Ну хорошо. Иди играть и ни о чем не переживай. Я тебе обещаю, что все будет хорошо. И Катю обязательно полечим, чтобы она не писалась.

– Она старается. Но у ей там болит чего-то (у меня похолодело в животе). Теплой водой мыть надо.

– Обязательно! Я сама прослежу, чтобы ее мыли только теплой водой. И доктора позовем, у нас доктор добрый, скоро сам увидишь.

Тогда я решила ничего не заносить в документы из нашего разговора. Понятно, что Вася бежал не от хорошей жизни, не моя задача его в эту жизнь возвращать. По крайней мере, нужно разбираться, не травмируя ребенка. Не зря же от простого вопроса он буквально затрясся и посинел от ужаса.

И вот полгода прошло, а ничего не прояснилось. Кроме одного – детей никто не ищет. Я уже стала придумывать, как поумнее перевести Марика из больницы – сколько можно выносить эти поездки! К нам, понятное дело, не разрешат, но хотя бы в ближайший Дом ребенка. На усыновление нет надежды – трое детей почти никому не по силам. Тем более мальчиков школьного возраста никто не хочет, у Кати явные проблемы со здоровьем и психикой, а разбивать семьи не разрешается.

И вот недавно случилась новая история. Вернее, ничего не случилось, поэтому я еще больше растерялась. Просто в один прекрасный день Вася отказался ездить к Марику в больницу. Без объяснений и видимых причин подошел ко мне утром в пятницу, буркнул – не хочу ехать в больницу, больше никогда не надо туда ездить – повернулся и ушел.

Сначала я думала, что его обидели. Нет, никто ничего не заметил. Опрос больничных нянечек показал, что в последний приезд Вася вел себя обычно, гулял с Мариком по коридору, сидел на стуле рядом с кухней, у всех на глазах. Более того, самая разговорчивая и пожилая, Клавдия Ивановна, уверяла, что Вася вовсе не понимает никакой речи. Сколько раз, мол, пыталась расспросить, угостить конфеткой – даже спасибо не скажет!

Я упрашивала, укоряла, купила новенький пластмассовый паровозик на веревочке, показывала, как Марик будет его тянуть, когда начнет ходить. Никакой реакции! Вася молча поворачивался и уходил. Пытались подъехать через Катю, благо она начала понемногу говорить, но более пустой затеи трудно было придумать. Катя улыбалась, хлопала длинными ресницами, пыталась залезть ко мне на руки, наконец с большим удовольствием завладела паровозиком. Все! Я сдалась.

– Если не хочешь ехать, то и не надо! Я тебя не заставляю. Но я думала, что мы друзья и что я могу тебе помочь.