Юрий Поляков - Треугольная жизнь

Во время регистрации Костя был в черно-золотой форме с кортиком и настолько хорош, что на него заглядывались чужие невесты, дожидавшиеся в холле своей очереди.

— Ну прямо мичман Панин! — всплеснула руками Зинаида Ивановна.

Свидетельницей со стороны невесты была длинная Валя, а со стороны жениха — Анатолич. Родители Кости на свадьбу не приехали. По официальной версии, из-за обострения язвы у отца. Но из некоторых промолвок стало ясно, что жених с родителями в ссоре и рассматривает их неприглашение на свадьбу как воспитательную меру.

Впрочем, свадьбы и не было, а был хороший обед, который совместными усилиями приготовили Катя и Каля. Зинаида Ивановна привезла с дачи разную зелень, огурчики, помидорчики, перчик. Людмила Константиновна вручила молодым набор столового серебра. Башмаков очень удивился, откуда у матери деньги на такой дорогой подарок. Оказалось, отцовская заначка все-таки нашлась.

— И где же?

— В сахаре… Выдумщик был!

Года три назад по квартирам ходили хохлы и предлагали очень дешевый песок — мешками. Людмила Константиновна позарилась и один купила. Доллары, свернутые в трубочки, оказались на самом дне мешка. Так бы они там и лежали еще лет пять. После смерти Труда Валентиновича Людмила Константиновна ослабела, почти не готовила, а про варенья да консервированные компоты и думать забыла. И решила она сахар по дешевке продать соседке, а себе оставить чуть-чуть, на донышке. Когда песок пересыпали, деньги-то и нашлись.

Пировали весело. Раз шесть стоя пили за дам. Костю без конца просили сказать и даже написать что-нибудь по-китайски. Зинаида Ивановна кормила внучкиного мужа огурцами различной пупырчатости и требовала, чтобы он угадывал сорт и на каком удобрении овощ выращен. Катя простила непокорную Дашку и нашептывала ей на ухо советы и рекомендации, особенно, наверное, по внутриутробной бережливости. Длинная Валя рассказывала о том, как в банке сначала разошелся слух, будто Дашка нашла себе американского миллионера, а потом все девчонки были потрясены, узнав, что она выходит за лейтенанта и улетает черт знает куда. Садулаев, по словам Вали, даже расстроился и все удивлялся, почему увольняется его секретарша.

— Почему, почему… По любви! — засмеялась Дашка и поцеловала Костю в губы.

— Раз, — начал считать Башмаков, — два, три, четыре…

— Пять, шесть, семь… — продолжил Анатолич.

— Восемь, девять, десять, — подхватила Ка-ля. — Держи крепче, Даша, а то вырвется!..

— Одиннадцать, двенадцать, тринадцать…

Продышавшись, жених произнес пространный тост о пользе любви, об офицерской чести, о вреде дураков и пообещал через год сыграть настоящую, большую свадьбу в ресторане.

— А как называется годовщина свадьбы?

— Бумажная, — подсказала Зинаида Ивановна.

Стали вспоминать, как гуляли на свадьбе Олега и Кати и как Труд Валентинович своими рассказами о футболе обидел Нашумевшего Поэта.

— Уважали Трудика люди, уважали… — прошептала Людмила Константиновна и расплакалась.

Зинаида Ивановна увела ее на кухню, там они мыли посуду, плакали и вспоминали каждая своего покойника. И так хорошо вспоминали…

На следующий день молодые улетели во Владивосток. Дашка звонила раз в неделю. Она устроилась воспитательницей в детский сад, оформилась на заочное отделение в Приморский пединститут. У Кости дела шли хорошо; кроме службы, он успевал переводить и даже посредничать при торговле пуховыми китайскими куртками.

— Как погода? Не холодно? — беспокоилась Катя.

— Что ты! Я купалась в Японском море! Вода соленая-соленая — даже кожу потом щиплет…

Костя по собственной инициативе стал платить своему начальнику майору Совалину процент с заработков. Тот его отпускал в служебное время и прикрывал. Но потом Совалин, отец троих детей и муж вздорной, завистливой бабенки, вошел во вкус и запросил чуть ли не половину. Костя вспылил и заявил, что дураков надо учить. В результате его откомандировали в бухту Абрек. Дашка была к тому времени на пятом месяце. Поговорив с ней по телефону, Катя очень расстраивалась: зять успел поссориться уже и с новым начальством…

Телефон зашелся длинными междугородными звонками. Эскейпер схватил трубку.

— Фокин заказывали?

— Заказывали.

— Говорите.

— Алло, Костя? Костя, что там с Дашкой?

— Олег Трудович… Алло! Все нормально. Она в больнице. Я только что оттуда. Чувствует себя хорошо. Дочь тоже. Кило шестьсот.

— Маловато.

— Врач сказал, ничего страшного. У них хорошее отделение для недоношенных, специальный инкубатор. Вытаскивают даже шестимесячных. И я еще заплатил. Завтра съезжу во Владик. Там есть специальные японские препараты. Врач сказал, все великие люди были недоношенными. Мольер, к примеру…

— А как это случилось? Из-за чего?

— Понятия не имею. Мы накануне даже не ссорились. Врач сказал, возможно, наследственно слабая матка… Или смена климата.

— Может, нам прилететь?

— Не надо. Все в порядке. Я вовремя успел. С дежурства заскочил домой, машина под окном стояла. Дашку в машину — и в больницу…

— Назвали?

— Нет еще. Но Дашка хочет — Ольгой.

— Передавай Даше привет!

Эскейпер положил трубку — и телефон еще отзвонил, словно успокаиваясь. Он с тоской посмотрел на собранный баул и подумал, что если бы Костя попросил — прилетайте, то все решилось бы само собой. Но само собой ничего не решается. Это потом, спустя много лет, когда забываешь муку выбора и оторопь ошибок, кажется, будто все образовалось само.

Олег Трудович взял бумагу и написал:

Катя!

Звонил Костя. Дашка родила семимесячную девочку. Хочет назвать Ольгой. Не волнуйся, обе чувствуют себя хорошо. Позвони Косте. Меня некоторое время не будет. Потом все объясню…

Самое подлое и нелепое, что может сообщить уходящий муж брошенной жене, это как раз что-нибудь вроде «меня некоторое время не будет». Дочь не доносила ребенка. Лежит в какой-то затрапезной больнице, а влюбленного дедушки некоторое время не будет! Свинья! Башмаков скомкал записку и сунул в карман.

А что, собственно, он может объяснить Кате? Что? Почему он, прожив с ней столько лет, уходит к другой? Разве ей это важно? Конечно, все брошенки, рыдая, спрашивают «почему?», но на самом-то деле их интересует совершенно другое: «Как ты мог, негодяй?!» А он смог. Ну хорошо, допустим, Катя сейчас войдет, увидит собранные вещи и спросит:

— Тунеядыч, в чем дело? Ты полюбил другую?

Нет, скорее дедушка Ленин в Мавзолее почешется, чем Катя выговорит: «Ты полюбил другую?» Катя спросит:

— Тунеядыч, ты собрался в поход?

— Катя, — ответит эскейпер, — я тебе сам хотел все рассказать, с самого начала…