Юрий Поляков - Треугольная жизнь

По утрам ходили в лес. Дед Благушин рассказывал, как нашел Грибного царя, и даже показывал место. Там он после этого часто собирал белые, но все какие-то меленькие.

— Если Грибного царя найдете, не рвите — сначала желание загадывайте!

— Какое?

— А это уж ты, милка моя, сама думай!

Тоня смотрела на старика с восторгом и не верила. Потом дед потихоньку учил Ишку, как проверить, надежная ли жена досталась:

— Верная, она подле мужа в лесу ходит, а если гриб найдет, то сразу кличет: мол, иди смотреть! Гулящая все норовит уплутать куда-нибудь подальше. Жадная грибы тайком собирает, а потом хвастается. Чересчур самостоятельная грибы пересчитывает и потом сравнивает, кто больше собрал, она или мужик ее…

Свирельников понял, что с женой ему фантастически повезло: Тоня старалась ни на шаг не отходить от мужа, а найдя гриб, радостно звала и даже приминала траву вокруг, чтобы благоверный мог лучше рассмотреть и оценить находку. Там же, в лесу, они хотели наедине вознаградить себя за опасливые неудобства тесной дедовой избенки, но, как на грех, угодили в муравейник и еле спасли белую Тонину попу от страшного покусательства…

Вскоре Свирельников встретил возле сельмага Витьку Волнухина с молодой женой Аней и поначалу не узнал. Спасибо, дед в бок толкнул:

— Эвона, дружок твой с половиной идет!

— Какой дружок?

— Да Витька — какой же еще?

— А он тоже женился?

— Ага, на медсестричке.

Волнухин за те годы, что не виделись, превратился в здоровенного жилистого мужика с синими якорными наколками на руках. Аня же была темноволосой грациозной толстушкой. Вечером они собрались в волнухинском доме, точнее, на половине, выделенной молодым после свадьбы. Витька гордо включил магнитофон «Нота» с песнями только что умершего Высоцкого:

Аня ахнула, узнав, что Миша и Тоня были на панихиде в Таганском театре. «Святой человек» Валентин Петрович курировал от ЦК траурное мероприятие и помог с пропусками.

— А правда, что он держал в гробу черную розу? — с благоговением глядя на очевидцев, спросила она.

— Белую, — с мягким столичным снисхождением поправила Тоня.

Аня старательно сервировала стол, демонстрируя, что у них тут тоже все по-городскому, и своими черными выразительными глазами показывала мужу на приборы: мол, что ты, как деревня, без ножа ешь! Витька рассказывал про флот, про то, как на первом году ему, «салаге», «годки» приказали для смеху рашпилем отпиливать лапу якоря.

— А я знаешь что сделал?

— Что?

— А он попросил у мужиков в доке автоген и срезал! — с гордостью сообщила Аня.

— Вот так и срезал? — покачал головой Свирельников.

— Да, — совершенно серьезно подтвердил друг детства. — Кипеж был жуткий! Комиссия приезжала, старшину разжаловали, а замполиту вкатили выговор за плохую работу с личным составом.

— Старшина-то, когда исключали из партии, оправдывался, что с молодыми всегда так шутят! — разъяснила Аня, помнившая всю эту историю наизусть. — Кто ж знал, что Витька автогеном! Он у меня смышленый! — Она с неловкой еще нежностью погладила мужа по плечу.

— А тебе что сделали? — насмешливо спросил лейтенант Свирельников, слышавший от флотских эту байку раз двадцать. — За порчу военного имущества срок должны были дать!

— А что мне? — заюлил друг детства, чувствуя угрозу разоблачения. — Мне ничего. Я же приказ выполнял… А как там, в Питере? Говорят, всегда в магазине пиво есть?

— А как же без пива! — кивнул выпускник «Можайки», давая понять, что щадит враля только ради его доверчивой супруги.

Потом пили за будущего генерала Михаила Дмитриевича Свирельникова и соответственно за будущую генеральшу. За будущего председателя колхоза «Волжская заря» Виктора Николаевича Волнухина и соответственно за будущую председательшу. Закусывали солеными рыжиками и говорили, конечно, о грибах.

— Грибного царя-то никто больше не находил? — поинтересовался Свирельников.

— Уж и царя! — усмехнулась Аня.

— Она не местная — не верит, — объяснил Витька и с чувством обнял жену.

— А если бы нашли — что загадали бы? — вдруг спросила Тоня.

— Я бы — дом. Свой… Отдельный! — не задумываясь, ответил Витька.

— Я — чтобы наша сборная выиграла… — сказал Свирельников.

— Я — чтобы любовь не старела вместе с нами! — весело объявила Тоня.

— А я… я… — растерялась Аня. — Чтобы мир во всем мире!

Они расхохотались и выпили за мир во всем мире.

Просидели до рассвета. Потом глянули на жестяные ходики и ахнули. Вышли на улицу. В воздухе пахло утренней рекой. Хрипло, словно с похмелья, перекликались петухи. За мутно-синим заречным лесом вспухало рыжее солнце. Над Волгой тянулся слоистый туман. Казалось, текут две Волги — одна тяжелая, полная рыбы и водорослей, а другая — легкая, молочно-бесплотная.

— Знаешь, что это такое? — спросила Тоня, кивая на дымку, поднимающуюся над розовеющей водой.

— Туман.

— Нет, это душа реки. Во время сна душа реки, так же, как и человеческая, отделяется от тела и странствует…

— Фантазерка ты!

— Это плохо?

— Это замечательно!

— А ты знаешь, что означает «Ельдугино»?

— Дед говорил, тут елки в лесу бывают выгнутые дугой.

— Елки? Не-ет! Это… Как бы объяснить… «дразнильная» топонимика.

— Не понял…

— Не понял? А откуда берутся Дураково, Криворылово, Задово, тоже не понимаешь?

— Откуда? Из народа…

— В общем, правильно. Карты ведь люди составляют. Ходят, записывают географические названия. Пришли, например, в Селищи, устали, а вдалеке еще одна деревня виднеется — Шатрищи, допустим. Идти туда сил нет. Тогда они у местных и спрашивают: «Как, братцы, называется вон тот населенный пункт?» А у селищинских с шатрищинскими, возможно, давняя вражда. Из-за девок, скажем. Местные на голубом глазу и отвечают топографам: «Елдугино, родимые!» Понял, от какого слова?

— Елда? — изумился Свирельников.

— Фу! Мог бы вслух не произносить! А еще офицер!

— Прости, огрубел в казарме!

— Прощаю! Ну, они на карте так и записывают: «Елдугино». А что написано пером… Сам знаешь. Селищинские радуются, что соседей уели, а те, оказавшись вдруг обитателями деревни с неприличным названием, переименовывают ее срочно в «Ельдугино», чтобы не так стыдно было. Вот такие кривые ели!

— Ты это только сейчас придумала?

— Может, и сейчас…

— Или правда?!

— Может, и правда!

— Значит, Елдугино?

— Значит…

— Значит, от слова…

— От слова, от слова…

— А ты не боишься, — многообещающе насупился Свирельников, — такого названия?