Юрий Поляков - Треугольная жизнь

— Девочки покупают еду, мальчики — выпивку! — скомандовал Свирельников.

— Есть!

Миновав автоматические стеклянные двери, Светка схватила большую тележку и скрылась меж полок, ломившихся от ярко упакованной жратвы. Михаил Дмитриевич тоже взял продуктовую тачку и покатил ее туда, где располагалось, как ехидно говорила Тоня, «логово зеленого змия». Кстати, то, что тележки напоминают груженые тачки, а покупатели прикованных к ним каторжников, тоже однажды заметила она. Ей часто приходили в голову необычные сравнения, и она спешила поделиться ими со Свирельниковым. Он вдруг представил себе, как Тоня докладывает очередную свою «придумку» Вовико, а тот важно кивает: «Без всяких-яких!»

Тьфу!

Проезжая мимо бескрайнего молочного отдела, Михаил Дмитриевич обратил внимание на старушку, которая держала в руках, разглядывая (и, видимо, уже довольно давно) два почти одинаковых пакета молока — «Веселая Буренка» и «Моя деревня». Ее лицо выражало нерешительность, переходящую в отчаянье.

— «Буренку» берите! — на ходу посоветовал Свирельников, хотя понятия не имел, чем один продукт отличается от другого.

Бабушка в ответ благодарно закивала и взяла сразу несколько «буренок». Жизнь, подумал директор «Сантехуюта», идет, кажется, к тому, что у людей вся энергия сомнений будет уходить не на выбор между добром и злом, между Богом и дьяволом, а на такие вот буридановы терзания между разными упаковками одного и того же съедобного дерьма.

«Надо обязательно с Трубой про это поговорить!» — решил он, подъезжая к «логову зеленого змия», заставленному таким неестественным количеством разнообразных бутылок, что только на одно чтение наклеек ушло бы, наверное, не меньше суток.

Бред, если задуматься! Ну в самом деле, зачем пожизненно пьющему или спорадически выпивающему человеку сто сортов водки? Зачем?! Разумеется, один-единственный сорт на все про все — это подло и унизительно: мол, лопай, что дают! Но сто — это же какое-то истязание изобилием! Околоприлавочный блуд! А может, это специально делается? Ведь в таких этикеточных джунглях легче затаить подделку, «фальшак», от которого недавно погиб соратник смешного изобретателя Чагина?

«Сволочи! Подрывают генофонд! Вымрем, а нефть с газом им останутся!» — думая так или примерно так, Михаил Дмитриевич привычными, почти автоматическими движениями загрузил тележку водкой, вином, пивом и даже водой.

Он был содрогательно зол! Чудовищное известие о том, что небожительница Тоня спит теперь с этой тварью — Вовико, потрясло Михаила Дмитриевича, придав его мыслям и чувствам некое отчаянно-циническое направление. Время от времени перед глазами возникали смутные картины изощренного соития бывшей жены и Веселкина. Он даже вспомнил фильм про античного царя, который, застав благоверную под любовником, нанизал их обоих на копье, как на шампур. И хотя его с Тоней история не имела ничего общего с той, изображенной в кино, жестокость древнего рогоносца вызвала в сердце директора «Сантехуюта» сочувственный отклик…

Но не только мстительное омерзение царило в свирельниковской душе. Буквально в соседних фибрах уже затеплилось предвкушение грядущего, нежного, тщательного отцовства. Он воображал, как будет с цветами и шампанским встречать юную жену возле роддома и трепетно возьмет на руки живой сверточек. Надо сознаться, к Тоне, рожавшей в Москве во время отпуска, он опоздал, потому что сначала отмечал возникновение Аленки с друзьями, а потом долго искал по зимнему, бесцветному городу какой-нибудь самый завалящий букет, но так и не нашел, а приехал с тремя пластмассовыми тюльпанами, подхваченными в магазине «Синтетика». Когда он явился, потный, хмельной и запыхавшийся, Тоня уже одиноко садилась с «конвертом» в такси под сочувственными взорами медперсонала, словно мать-одиночка, забытая родителями и даже трудовым коллективом.

Эти две разноприродные стихии: гнев и нежность — сталкивались и переплетались в сознании Свирельникова, создавая во всем его существе некую нарастающую вибрацию наподобие той, от которой в воздухе рассыпаются самолеты. Не зная других быстрых и эффективных способов борьбы с такой напастью, Михаил Дмитриевич на всякий случай добавил в тележку пару пузырей водки.

Светку он нашел в колбасном отделе. Она говорила по телефону с матерью, докладывая самые последние, свадьбоносные новости. Слушая этот радостный писк, Свирельников заметил некую характерную перемену: раньше, когда они изредка вместе оказывались в супермаркете, еду выбирал он, а юная подружка только разные сладости — шоколадки, орешки, джемы, компоты… Теперь же тележка была наполовину заполнена разумно подобранными (Тоня, помнится, брала такие же) упаковками разных мясных съедобностей.

— Ну ладно, пока, а то он сейчас вернется!.. — Светка стала прощаться. — Да не промочу я ноги — успокойся!.. Нет, я не ору! Я не догоняю: все СПИДа боятся, а ты сырости…

Она наконец заметила жениха, спрятала телефон, виновато нахмурилась и строго спросила:

— Микки, а зачем столько водки?

— Для аборигенов! — с женатой покорностью объяснил Михаил Дмитриевич.

Алипановский БМВ, как и договаривались, стоял рядом с дорожным щитом, на котором проносящиеся мимо фары зажигали холодным огнем надпись:

Свирельников приказал Леше остановиться. Водитель резко затормозил и по-каскадерски съехал на обочину: по днищу часто застучал гравий. В присутствии Светки он явно лихачил.

— Я пошел, — сообщил Михаил Дмитриевич.

— Ты куда? — спросила она.

— Надо.

— На стрелку?

— Почему — на стрелку? — удивился директор «Сантехуюта». — Я похож на бандита?

— Нет, скорее уж на шпиона!

— Ты меня разоблачила, но никому больше про это не говори. Даже Леше!

— А на кого ты работаешь?

— На Россию — и это очень опасно.

— Береги себя! — засмеялась Светка.

БМВ стоял с потушенными огнями. Тонированные стекла были наглухо закрыты. Автомобиль казался зловеще пустым и в самом деле вызывал ощущение шпионской таинственности. Подойдя ближе, Михаил Дмитриевич уловил мягкие, но мощные звуковые удары, исходившие от машины. Он открыл дверцу — и наружу с грохотом вывалилась какая-то тяжелая попса.

— Здесь продается славянский шкаф? — крикнул Свирельников, усаживаясь.

— Здесь! Привет! — Опер выключил бухающую музыку.

Вместо рукопожатия Свирельников достал из «барсетки» и отдал конверт с долларами — аванс. Алипанов нагнулся, открыл «бардачок», небрежно бросил туда деньги. Некоторое время они сидели в тишине и молчали. Мимо с ревом, расталкивая черный воздух, промахивали машины — и БМВ слегка пошатывало.