Юрий Убогий - Что было, что будет

Дмитрий обычно вставал на час раньше и к моменту ее пробуждения уже готовился выходить из дома. Вот и сейчас, прислушавшись, она уловила доносившиеся из прихожей невнятные голоса матери и мужа. Вот и хорошо, подумала она, пусть уйдет, незачем нам сейчас, да еще мельком, видеться.

Начиная день, Марина Николаевна ужаснулась его лежащей впереди бесконечности и тому душевному напряжению, которое придется выдержать. Помогло ей странное, постепенно завладевшее ею, похожее на сон наяву состояние. Происходящее вокруг отдалилось как-то, казалось нереальным, словно отделенным от нее стеклянной перегородкой, и не задевало, не трогало ее. Она привычно, механически делала то, что от нее требовалось и ожидалось, почти не замечая этого. О том же, что произошло вчера и что ждет ее в будущем, она тоже думала мало и как-то отрывочно. Душа ее словно бы затаилась на время, страшась и не находя сил принять на себя всю тяжесть случившегося.

Когда она вышла вечером из библиотеки, то увидела ожидавшего ее Дмитрия. Он вежливо, как с посторонним человеком, поздоровался с ней и сказал:

— Пройдемся пешком, надо поговорить.

Она молча кивнула. Дремотное состояние, владевшее ею целый день, исчезло, и теперь она воспринимала все четко и остро.

— Разговор наш будет недолгим, — сказал Дмитрий. — Я подаю на развод и ухожу из дома. Ты, конечно, понимаешь, что это не может быть иначе.

— Разумеется, — ответила она.

— Ну, вот и все, в сущности, — усмехнулся он. — Лихо мы с нашей жизнью разделались! В считанные секунды. Никчемная, выходит, она была.

— Нет, мы хорошо жили.

Дмитрий рассмеялся зло и коротко.

— Настолько хорошо, что ты… Что там говорить! — оборвал он сам себя.

— Мы хорошо жили, — повторила Марина Николаевна. — Ты прости меня, Дима, если сможешь. Когда-нибудь…

— А-а! — Дмитрий поморщился, словно от боли. — Не ожидал я такого от тебя, вот что. Ну — никак.

— Я тоже от себя не ожидала.

— Ребят жалко, сил нет. И несправедливо, главное. Ты эту кашу заварила, и с тобой же они останутся.

— Будешь приходить, общаться.

— Общаться! С детьми надо жить, а не общаться!

— Прости…

— Нечего мне прощать! — крикнул Дмитрий. — Разве что сказать надо было раньше, не темнить со всякими там командировками. Ну, да ладно… Значит так, уйду я скоро, но не сразу, надо же с жильем определиться. А поэтому не будем пока домашних своих этой новостью радовать. Скажем перед самым уходом.

Последующие два дня, до того, как позвонил Павел, были очень тяжелы для Марины Николаевны. Она ясно и трезво увидела наконец свое положение, и эта трезвость оказалась мучительной.

Дмитрий избегал оставаться с ней с глазу на глаз, и она была благодарна ему за это. Мать выглядела встревоженной, несколько раз делала попытки расспрашивать Марину Николаевну, но та решительно пресекала их в самом начале. Только дети оставались прежними, однако и с ними Марине Николаевне было теперь нелегко. Чувство вины лишало ее естественности и свободы в общении, делало то излишне уступчивой и мягкой, то неоправданно, до нелепости, строгой.

Когда она думала о скором и неизбежном разводе, пятнадцатилетняя ее жизнь с Дмитрием представлялась ей такой уютной, такой спокойной и теплой. Для того, чтобы как-то оправдать перед собой случившееся, она искала в ней самое плохое и, странное дело, почти ничего не могла найти. И ведь знала же, что это было, конечно, но теперь как-то улетучилось из памяти, а если и припоминалось, то с трудом. Ну, скучновато бывало порой, нудно, безрадостно. Ну, так что же, ничего страшного. Семейная жизнь не праздничный карнавал, в конце концов. Однако настоящего, глубокого сожаления о том, что эта жизнь кончилась, у нее тем не менее не было. Умом она понимала, что есть о чем пожалеть, пыталась настроить и душу свою на сожаление, но из этого ничего не выходило.

А вот мысль о детях постоянно мучила Марину Николаевну. Им за ее любовь придется заплатить дорого, будет у них теперь «приходящий» папа. И это в том возрасте, когда он нужен им ежедневно, а не по выходным, на несколько часов.

Будущие, после развода, отношения с Павлом представлялись ей смутно и противоречиво. То казалось, что они поженятся, и это наполняло ее такой радостью и счастьем, что она с трудом гасила улыбку; то думалось, что он не захочет менять свою сложившуюся уже, одинокую жизнь, и все меркло, темнело в ней и вокруг нее.

Павел наконец позвонил, они договорились встретиться, и Марина Николаевна ожидала встречи так, как ожидают решения своей судьбы.

Входя в читальный зал, Бритвин чувствовал себя приятно возбужденным тем, что сейчас увидит Марину. Ему вспомнилось, как всего каких-нибудь два месяца назад он встретил ее здесь впервые, такую недоступно-гордую, спокойную и красивую. Теперь же он удивился происшедшей в ней перемене. За те несколько дней, в течение которых они не виделись, ее лицо похудело и обрезалось и, самое главное, имело так не свойственное ей выражение грустной растерянности. По дороге в библиотеку он упустил из вида, что ее желание немедленно встретиться с ним скорей всего связано с какими-то неприятностями, вполне сосредоточился на радости вот-вот увидеть ее и теперь испытал нечто вроде разочарования. Свидание наверняка сулило ему что-то неожиданное и невеселое.

Бритвин пришел гораздо раньше, чем они условились, и поэтому увидеть его рядом было для Марины неожиданностью. Весь ее печальный облик изменился мгновенно: лицо вспыхнуло, в глазах возник яркий, живой свет. Бритвин был и польщен, и слегка встревожен этой переменой. Как же она ждала его, бедная! И какие большие надежды связывала с его появлением, если обрадовалась так!

— Здравствуй. Почему так рано? — удивилась она. — Пойдем ко мне в кабинет.

— А может быть, сразу ко мне? — предложил Бритвин.

— Домой? — Она задумалась, машинально перекладывая лежащие на столе бумаги. — Подожди здесь, я попробую договориться.

Через несколько минут они вышли вдвоем из библиотеки и тут же сели в подвернувшееся такси. Марина вновь стала озабоченной и грустной, Бритвин же вопросов не задавал, ожидая, когда она заговорит сама. Так они и ехали молча, молча поднялись по лестнице и вошли в квартиру.

Пока Бритвин готовил чай, Марина сидела в кресле, безразлично листая какую-то книгу. Бритвин чувствовал, что, чем дольше продолжается молчание, тем важней и неприятней будет то, что она сообщит ему.

— Рассказывай, — не выдержал он наконец, подавая ей чашку. — Что стряслось?

— Я развожусь с мужем, — сказала она. — Вернее, он разводится со мной.

Она приостановилась и испытующе смотрела, и по той боли, которая постепенно проступала в ее глазах, Бритвин понял, что она догадывается о его отношении к сказанному. А отношение определилось сразу и однозначно — это была лишняя морока для него. Лишние проблемы, лишние сложности. Лишняя ответственность.