Елена Долгопят - Русское (сборник)

— Да.

— Там сейчас все изменилось, в России.

— Откуда вы знаете?

— Говорят.

— Кто?

— Все. Нигде никому до тебя дела нет.

— Кроме жены.

— Ну да. Или матери. Да и всегда оно так было. Честно-то сказать, мне до сих пор не совсем понятно это его решение. Я никогда не знала, о чем Вася на самом деле думает. Бобке было тогда четыре года, ясно же, что станет иностранец, если переедем. Ты плачешь?

— Мы планировали ребенка.

— Тебе нужен психолог.

— А вам?

— У меня есть. Знаешь, я чувствую, что у него там все хорошо.

— Где?

— Там, у Бобки.

— Где?

— Ты же не думаешь всерьез, что Россия исчезла? Поверь мне, Бобка там жив и здоров, по крайней мере. Я очень его чувствую, я всегда знаю, когда ему плохо.

— Какие сигареты вы курите?

— Сейчас? «Данхилл».

Через несколько часов Нэнси была в аэропорту. Строгая, подтянутая, с небольшой сумкой на колесиках, которую она взяла в самолет как ручную кладь.

Нэнси была спокойна и не привлекала внимания. Взяла кофе, выпила, глядя на табло вылетов. Высветился рейс на Берлин, и Нэнси отправилась на посадку. В самолете она сидела напряженно, прямо, пока он не набрал высоту. Взяла предложенное стюардессой вино, аккуратно, до последней крошки, съела завтрак. Мужчина, сидевший рядом, улыбнулся ей, Нэнси закрыла глаза и уснула. Он коснулся ее плеча, когда самолет уже катил по взлетной полосе, замедляя ход.

— Не хотелось вас будить.

— Спасибо.

Он думал что-то сказать, но не решился.

В Берлине она сходила в туалет, поправила макияж, купила бутылку воды и арендовала машину. «Форд» глубокого темно-вишневого цвета.

Нэнси ехала спокойно, не превышая допущенной скорости. Ни в пробке, ни на светофоре она не отвлекалась от дороги и не смотрела по сторонам — на улицы, прохожих и виды, порой чудесные (отражения облаков в реке, плывущий, скользящий по ним желтый лист, замок на горе, выступивший на обочину лось, близнецы в коляске, мужчина, играющий с собачонкой, — да мало ли что можно увидеть в боковом стекле машины).

«Форд» цвета спелой вишни катил уже по дорогам Польши, указатели предупреждали о близости границы, о постах и таможнях. И в самом деле, показался уже шлагбаум польских пограничников.

Нэнси остановилась, шлагбаум не поднимался. Нэнси всматривалась вдаль, но никакой дали не открывалось, взгляд упирался в какие-то низкие строения и будки. Кто-то постучал в окно. Нэнси увидела вооруженного черным автоматом пограничника и опустила стекло. Он что-то сказал по-польски. Нэнси ответила по-английски, что едет в Россию.

— У меня там муж. Визы у меня нет, но я все равно проеду, разгонюсь и сшибу этот шлагбаум.

— Зачем убиваться? — отвечал по-английски солдат.

Подал знак кому-то, и шлагбаум поднялся.

— Прошем.

Что значит — милости просим, путь открыт.

И отступил от машины. «Форд» тут же рванул.

Нэнси миновала кордон и покатила по свободной дороге. Через несколько минут она увидела указатель на Краков. И тут же поняла, что едет в обратном направлении. Нарушая правила, развернулась, и маленький черно-вишневый «Форд» вновь полетел к границе.

Тот же шлагбаум, те же аккуратные строения за ним. Кошка пробежала под шлагбаумом (в Россию?). Нэнси ждала пограничника, но он не появился. Шлагбаум поднялся, и Нэнси беспрепятственно миновала кордон и покатила дальше, пока не поняла, что вновь катит не дальше, не к России, а в обратном направлении.

Несколько раз она пыталась добраться до России, надеялась увидеть хотя бы их часовых, но дорога чудесным образом выворачивалась, и Нэнси оказывалась едущей вновь и вновь в Польшу. Россия исчезла самым удивительным образом.

Нэнси остановилась у придорожного ресторанчика.

Он был в деревенском стиле, с бревенчатыми стенами, балками, деревянными столами и деревянными же лавками, застеленными пестрыми половичками. В очаге пылал огонь, и Нэнси смотрела на него остановившимися глазами, пока официантка не принесла заказ. Это была огромная тарелка со стейком, жареной картошкой и горкой вяленых помидоров. Кроме того, официантка поставила перед Нэнси бутылку холодного пива, тут же ее открыла и налила пиво в стакан с толстыми высокими стенками.

За длинным столом возле окон сидела большая семья. Нэнси ела и наблюдала, как они переговариваются, смеются, как маленькая девочка взбирается на колени деду и он дает ей мороженое.

Мужчина отодвигается от стола вместе со стулом и подымает с пола аккордеон.

Они говорят по-польски, сплошные пш, пше, аккордеонист начинает что-то наигрывать, поначалу тихо, сбиваясь, затем он как будто набредает на какую-то мелодию, ухватывает ее, ведет. Как будто пальцами ведет Нэнси по позвонкам. Нэнси выпрямляется, смотрит на него блестящими глазами. Он играет что-то знакомое, что-то очень давнее, из тех времен, когда Нэнси не было на свете, когда бабка ее была молодой, когда танцевали в обнимку под патефон, под черную плывущую пластинку, здесь, в Польше, в Америке, в России, везде. Нэнси казалось, что она помнит те времена, как будто ее память жила раньше нее и вот пробудилась.

Нэнси глаз не отводила от гармониста, а он вдруг посмотрел на нее и оборвал игру.

Нэнси доела и стейк, и картошку, и помидоры, допила пиво и попросила счет. На людей за столом она уже не обращала внимания, она о них забыла.

Через день, вернувшись домой, Нэнси принялась за уборку. Ожесточенно и тщательно она вытирала пыль, драила полы и аккуратно складывала вещи. Кстати, перестирала все рубашки Роберта и отнесла в чистку его любимый костюм. Затем приняла ванну и сварила в кофеварке двойной эспрессо; кофеварку покупал Роберт, такую, где все надо было делать самому: насыпать зерна, выбирать режим помола, накладывать в рожок порошок, уплотнять.

Нэнси отпила глоток и включила компьютер. На почту пришло письмо от матери Роберта. От Татианы. В письме была ссылка, Нэнси подвела к ссылке курсор, тут же обернувшийся ладошкой, и нажала на левую кнопку мыши. На экране появился мужчина с глубокими складками в углах тонких губ. Он заговорил, глядя прямо перед собой остановившимися глазами:

— Мы не должны терять связь, должны понять, что это такое, должны разобраться. Быть может, это уже и не русские, а инопланетяне, мы будем смотреть внимательно, мы будем осторожны.

Что это, к чему, Нэнси не могла взять в толк.

Отправила письмо: «Что, что это?»

И мгновенно получила ответ. Новую ссылку.

По ссылке должен был бы открыться телевизионный канал «Фокс». Но вместо «Фокса» Нэнси попала на какой-то русский фильм без перевода и без субтитров. Старый, черно-белый. Нэнси смотрела не отрываясь.

Она мало понимала происходящее.

Молодые люди ходили вместе и поодиночке, времена года сменяли друг друга: то дымилась в осеннем сквере куча палых листьев, то мальчик в распахнутом пальтишке бил палкой по жестяной трубе и бежал дальше по солнечному тающему льду. Мужчина и женщина шли по улице, женщина ехала в автобусе и читала журнал. Ничего особенного не происходило, разные голоса говорили что-то, бормотали тихо, как будто сами себе, как будто бы читали одну книгу на разные голоса. Иногда фильм прерывался русской рекламой, уже в цвете, тут Нэнси понимала больше: стиральный порошок, кока-кола, мороженое — все самое лучшее.