Летиция Коломбани - Сплетение

Так что пусть ей выписывают сколько угодно лекарств, они все равно ничего не изменят, разве что самую малость. В мире всегда найдутся Джонсоны и Кёрсты, готовые утопить ее снова.

Сволочи!

Дети ушли, в доме снова стало тихо. Сара встает. Добрести до ванной – это все, на что она способна по утрам. В зеркале ее кожа напоминает лист бумаги – такая же бледная и тонкая, почти прозрачная. Ребра у нее торчат, ноги – как палки, того и гляди переломятся, будто спички. А ведь раньше у нее были красивые ноги, округлые ягодицы аппетитно проступали под строгими костюмами прекрасного кроя, а уж ее грудь всегда считалась грозным оружием соблазнения. Чего уж тут говорить: Сара нравилась мужчинам. Очень немногие смогли устоять перед ее обаянием. У нее бывали приключения, разные истории, было даже два настоящих романа – с обоими мужьями, которых она действительно любила, особенно первого. А теперь кто скажет, что она красива – с этой-то мертвенно-бледной физиономией, худым телом, в спортивном костюме, который стал ей велик и болтается, как саван на привидении? Болезнь незаметно делает свое дело, скоро она будет вынуждена брать вещи у своей двенадцатилетней дочери. Это все, что она сможет носить, – детские одежки. И какой любви она может ожидать в таком виде? Чьей? И тут Саре подумалось, что она все отдала бы, только бы кто-то, неважно кто, обнял ее. Почувствовать себя женщиной, снова, на несколько мгновений в руках мужчины. Ах, как бы это было хорошо.

Одной груди у нее нет – поначалу она не хотела признаваться себе, что это – горе, несчастье. По своему обыкновению, она накинула вуаль на эту неприятность, в тщетной попытке отгородиться, отстраниться от нее. Ничего такого, повторяла она себе, пластическая хирургия делает чудеса. Слово, правда, показалось ей уродливым само по себе: «ампутация», оно вписывается в один ряд с такими словами, как «экзекуция», «мутиляция», «оккупация», «деструкция». Может, конечно, и «реабилитация», если повезет. Но кто может ей это обещать? Когда Ханна узнала про ее болезнь, то сначала очень расстроилась. А потом подумала и сказала: «Ты у нас амазонка, мама». А какое-то время спустя написала доклад на эту тему (Сара читала его, чтобы кое-что поправить). Она до сих пор его помнит:

«Слово «амазонка» происходит от греческого слова «мазос» – «женская грудь» с приставкой «а», означающей «лишенный чего-то». Эти античные женщины отрезали себе правую грудь, чтобы она не мешала им стрелять из лука. Это был целый народ воительниц, которых одновременно и боялись, и почитали. Для продолжения рода они сходились с мужчинами соседних племен, но детей воспитывали сами. Мужчин они использовали на домашних работах. Они много воевали и часто одерживали победы».

В победоносном завершении своей войны Сара, увы, не уверена. Ее тело, которое она столько лет принуждала, игнорировала, о котором не заботилась, иногда даже морила его голодом – у нее же никогда не было времени ни на еду, ни на сон, – теперь отыгрывается на ней. Самым жестоким образом оно напомнило ей о своем существовании. Сара теперь – тень, жалкое подобие себя самой. То, что она видит в безжалостном зеркале, – лишь бледная копия той, кем она была когда-то.

Больше всего ей жалко волос. Она теряет их теперь пригоршнями. Онколог предупреждал (тоже еще оракул нашелся): начиная со второго сеанса химиотерапии они начнут выпадать. Сегодня утром она нашла у себя на подушке несколько десятков маленьких мертвецов. Этого она боится больше всего. Алопеция – облысение – лицо болезни. Лысая женщина – больная женщина: неважно, что на ней потрясающий джемпер, туфли на высоченных каблуках, обалденная сумка, – никто этого не заметит, все увидят только ее голый череп – ее признание, исповедь, ее боль. Обритый наголо мужчина может выглядеть сексуально, но лысая женщина – больная, и всё, думает Сара.

Итак, рак отнял у нее все – работу, внешность, женственность.

Сара думает о своей матери, побежденной той же болезнью. Забраться бы обратно в постель и тихо угаснуть в тишине, чтобы встретиться с ней там, в ее подземном жилище, разделить с ней вечный покой. Зловещая мысль, но утешительная. Иногда приятно думать, что все имеет свой конец, что даже самые страшные муки проходят – завтра пройдут.

Думая о матери, она вспоминает, какой та была всегда элегантной. Даже совсем больная, она никогда не появлялась на людях без макияжа, непричесанной, с неухоженными ногтями. Ногти – особенно важная деталь. Мать часто говорила: руки всегда должны быть в порядке. Для многих это было неважно, так – кокетство, пустяк, но для нее означало: у меня еще есть время, чтобы заняться собой. Я активная женщина, у меня масса забот, трое детей (рак), я разрываюсь от повседневных дел, но я не сдалась, не исчезла, вот я, по-прежнему здесь, женственная и ухоженная, вся как есть, видите мои пальцы? Я есть.

Сара есть. Стоя перед зеркалом, она смотрит на свои поврежденные ногти, на поредевшие волосы.

И тут она чувствует, как внутри ее начинает что-то пульсировать, дрожать, словно какая-то крохотная частичка ее самой, где-то глубоко-глубоко, вдруг восстала, отказалась сдаваться, погибать. Нет, она не умрет. Она не сдастся.

Она – амазонка, воительница. Амазонку так просто не возьмешь. Она сражается до последнего вздоха. Она никогда не сдается.

Надо, надо бороться. В память о матери, ради дочери, сыновей, ведь она нужна им. Во имя всех войн, которые она вела до того. Она должна жить дальше. Нет, не ляжет она больше в эту постель, не позволит смерти завладеть ею. Пусть та уже тянет к ней свои лапы. Она не даст себя похоронить. Не сейчас.

Сара быстро одевается. Достает из шкафа вязаную шапочку – надо спрятать волосы. Шапочка детская, с изображением какого-то супергероя. Неважно, зато будет тепло.

Одевшись, она выходит из дома. Идет снег. Под пальто у нее целых три свитера, надетых один поверх другого. В таком виде она кажется совсем маленькой – прямо шотландская овечка, сгибающаяся под тяжестью собственной шерсти.

Сара уходит. Сегодня – так она решила.

Она знает, куда идет.

Палермо, Сицилия

Итальянцам нужны итальянские волосы.

Фраза упала, как нож гильотины. Джулия только что поделилась с матерью и сестрами, собравшимися в гостиной родительского дома, своим планом спасения мастерской: им придется импортировать волосы из Индии.

Все предшествующие дни она не покладая рук трудилась над разработкой этого плана. Изучала рынок, готовила документы для банка – придется брать кредит, без этого не обойтись. Она работала день и ночь, жертвуя сном, неважно: на нее возложена чуть ли не божественная миссия, она чувствует это. Она и сама не знает, откуда у нее взялась эта вера, эта неожиданная энергия. Может, все оттого, что рядом с ней Камал? А может, это отец, все еще находящийся в коме, дает ей и сил, и уверенности? Джулия просто горы готова свернуть – от Апеннин до Гималаев.