Лю Чжэньюнь - Одно слово стоит тысячи

— Едрить твою мать, ты, темнота, очнись уже! И с чего это тебе такое счастье привалило? Одним махом раз — и из грязи в князи!

Помнится, младший брат Ян Моси, Ян Байли, очень уж мечтал после обучения в «новой школе» попасть в уездную управу, но у него это не вышло. Кто бы мог подумать, что Ян Моси по воле случая выступит на карнавале и в обход «новой школы» сам овладеет заветным желанием брата! И пусть ему предлагали просто ухаживать за огородом, это было вполне достойным занятием. Теперь ему больше не придется таскать воду, мытарствовать и жить впроголодь. Ухаживать за огородом при городской управе было гораздо приятнее, чем работать в деревенских огородах. На уроках в частной школе Лао Вана Ян Моси часто слышал такую фразу: «Знание предмета оттачивается трудолюбием, безделье сводит все знания к нулю» [69] Данное изречение взято из труда «О продвижении в учении», принадлежащего китайскому философу, историку и писателю Хань Юю (768–824). . Но кто бы мог подумать, что Ян Моси возьмет и уже «в двадцать лет обретет самостоятельность» [70] Здесь содержится намек на изречение Конфуция, который говорил своим ученикам: «В пятнадцать лет я обратил свои помыслы к учебе. В тридцать лет я обрел самостоятельность. В сорок лет я освободился от сомнений. В пятьдесят лет я познал волю неба. В шестьдесят лет научился отличать правду от неправды. В семьдесят лет я стал следовать желаниям моего сердца и не нарушал ритуала» («Луньюй», глава II «Вэй Чжэн»). , причем без всяких затрат на учебу! Ему не понадобилось никакого трудолюбия, он добился всего благодаря выступлению на Празднике фонарей. Подумав об этом, Ян Моси невольно покачал головой и вздохнул: «Раньше я рассчитывал на помощь человека или Господа, а тут все решил какой-то карнавал».

За одной удачей повалили другие. Поработав на огороде уездной управы три месяца, Ян Моси обзавелся в городе семьей.

На улице Наньцзе города Яньцзиня находилась «Хлопковая лавка Цзяна». Здесь занимались как очисткой хлопка, так и его скатыванием в шарики. Помимо этого, из семян хлопка выжимали масло, которое тут же в кувшинчиках выставлялось на продажу. А еще тут можно было обменять старый хлопок на новый. Хозяина хлопковой лавки звали Лао Цзян. У Лао Цзяна было трое сыновей: старший Цзян Лун, средний Цзян Ху и младший Цзян Гоу. Все их семейство уже долгие годы катало хлопок, поэтому волосы и брови всех без исключения домочадцев содержали в себе хлопковые волокна и очески. Так что если на улице встречался человек с волосами, припорошенными белыми катышками, можно было наверняка предположить, что это кто-то из семейства Лао Цзяна с улицы Наньцзе. Когда еще никто из братьев не женился, старший Цзян Лун и младший Цзян Гоу всегда держались вместе, а средний Цзян Ху, молчаливый по природе, был сам себе на уме и держался особняком. Лет пять тому назад, переженившись один за другим, все братья перестали ладить друг с другом. Лично между ними никаких распрей не было, конфликтовали их жены. Лао Цзян вел свое хозяйство вкупе с тремя сыновьями, поэтому доходы распределялись сообразно затраченным усилиям каждой из сторон. Кому-то доставалась работа полегче, кому-то потяжелее, и это стало поводом для постоянных ссор среди невесток. Со временем и среди братьев возникло отчуждение. А если возникает отчуждение, сразу кажется, что все вокруг делают что-то не так. Когда у людей общее дело, вникать в него должны все, а тут каждый друг на друга стал коситься. И хотя появившееся отчуждение не влияло на бизнес «Хлопковой лавки Цзяна», жизнь семейства, в котором теперь насчитывалось больше десяти человек, превратилась в полную неразбериху. Как-то раз в шестой день пятого лунного месяца в их доме подрались курица и собака, и собака курицу загрызла. Лао Цзян, дав собаке пару пинков, отнес курицу на кухню и попросил жену пустить ее на куриный бульон. Промышлявшее хлопком семейство в обычные дни питалось более чем скромно, а тут к обеду на столе вдруг появилось мясо. Лао Цзяну досталась куриная голова. Пока он ел, дети Цзян Луна и Цзян Гоу хлопали глазками в надежде, что им тоже что-нибудь перепадет. Поэтому Лао Цзян отломил от курицы ножки и вручил каждому из внуков. У среднего из сыновей, Цзян Ху, подрастала трехлетняя дочь Цяолин. Когда она прибежала с улицы на обед, для нее уже никаких ножек не осталось. Увидав, что у каждого из братьев зажато в руке по куриной ножке, Цяолин кинулась отбирать. Сыну Цзян Луна уже исполнилось пять лет, а сыну Цзян Гоу только два года. Не решившись приставать к старшему, Цяолин стала отбирать курицу у младшего. Тот громко заревел, но, вцепившись в ножку мертвой хваткой, делиться не желал. Тогда жена Цзян Ху, У Сянсян, залепила своей дочери подзатыльник и сказала:

— Ты должна есть только свое, зачем заришься на чужое?

Разумеется, она намекала на другое. Цяолин тоже подняла рев. Жена Цзян Гоу, увидав, что Цяолин хочет отобрать курицу у ее сына, про себя возмутилась, но сказать ничего не сказала. Но когда У Сянсян, пользуясь случаем, стала сводить старые счеты и прилюдно подняла руку на свою дочь, жена Цзян Гоу вспылила:

— При чем здесь курица? Ладно ребенок ничего не понимает, так еще и ты туда же?

В общем, женщины разругались. Одно дело потянуло за собой восемь других, при этом каким-то боком досталось и жене Цзян Луна, та тоже вмешалась в скандал, и в результате вся семья перессорилась. Лао Цзян поспешил к Лао Фэну с заячьей губой. Вернувшись с копченой зайчатиной, он отдал ее Цяолин, но У Сянсян тут же выхватила кусок из рук дочери и вышвырнула его за порог, к счастью тут же подхватившей его собаки. Скандал продолжался вплоть до самого вечера, в результате к работе они приступили позже, а от ужина и вовсе отказались. Уже перед сном Лао Цзян вызвал к себе Цзян Ху и, выбив о ножку стола трубку, сказал:

— Это моя вина. Передай своей жене, что просчитался я с курицей, у которой всего две ноги, отсюда весь сыр-бор.

Пока в доме весь день кипели страсти, Цзян Ху наблюдал за этим со стороны и в разговор не вмешивался, а тут он сказал:

— Отец, вы тут можете и дальше ссориться, а я этим уже сыт по горло, покоя хочется.

Лао Цзян удивился:

— Что ты хочешь сказать?

— Все в этой жизни когда-нибудь заканчивается. Я думаю съехать и жить отдельно.

Лао Цзян знал, что Цзян Ху пусть и молчалив, но втихаря вынашивает большие планы. Само по себе решение съехать и жить отдельно казалось нормальным, но то, что он привел его в действие из-за куриной ножки, доказывало, что мысленно Цзян Ху уже давно откололся от отца, и курица здесь была совершенно ни при чем. Так что Лао Цзян тоже рассердился и уже на следующее утро вызвал шурина, который помог организовать отъезд Цзян Ху из родительского дома. У семейства Цзянов, помимо хлопковой лавки на улице Наньцзе, имелось также торговое помещение из трех комнат на улице Сицзе, оставленное в свое время отцом Лао Цзяна, который занимался изготовлением доуфу. Теперь это помещение для этих же целей сдавалось в аренду. Отколовшись от семьи, Цзян Ху перестал катать хлопковые шарики и, переехав на улицу Сицзе, забрал у арендаторов помещение, в котором занялся производством пампушек, тем более что печка там уже имелась. Он решил завязать с хлопковым ремеслом не только из-за переезда или из-за того, что само по себе катание шариков его угнетало, просто ему уже порядком надоело ходить с белесой от катышков головой. Для своей новой лавки он придумал название «Парные хлебцы Цзяна». Поселившись отдельно и выбрав совершенно другое ремесло, Цзян Ху окончательно разорвал связи с родителями и братьями. И хотя теперь его доходы поубавились, с появлением отдельного супружеского бизнеса жизнь стала намного спокойнее. С детства Цзян Ху отличался от своих братьев худобой. Пока он жил в отчем доме на улице Наньцзе, Цзян Лун и Цзян Гоу в один голос называли его халявщиком. Когда же, поселившись на улице Сицзе, он стал делать пампушки, уже через два месяца руки его окрепли, на них даже показались холмики мышц. Но его жена У Сянсян иногда между делом ворчала: