Александр Чудаков - Ложится мгла на старые ступени [Дополненное издание]

3 марта. Почему я перестал в последнее время [хотеть] прожить лишние 5–10 лет сверх обычной нормы? (Меньше нормы по-прежнему не хочется.) Да потому, что исчез главный стимул, который был очень силен во мне всю молодость и долго после: любопытство к тому, что будет дальше, и надежда. А теперь ясно: лучше не будет. Ничего хорошего не ждет человечество ни в ближайшем, ни в дальнейшем будущем. Не завидую тем, кто это увидит. И завидую тем, кто застал мир до I мировой войны: золотой век, с его верою, что так будет всегда. Да что там: я больше люблю недавнее, хоть и советское прошлое: ведь я мог раз в неделю беседовать с ВВ, сходить к Бахтину и Шкловскому, съездить к Л. Я. [Гинзбург] в Питер.

4 марта. Для сборника МГУ «Выпускники филологического ф-та 1960 года» как бы пишу мемуар. Прочел 2 предыдущих сборника: выпуск 1955–1958-го. Впечатление тяжелое: им нравились Самарин, Шанский, Турбин (от последнего — все в экстазе). Из выдающихся наших профессоров упоминают только С. М. Бонди. Как будто и не читали в эти годы на факультете ВВ, П. С. Кузнецов, С. И. Ожегов, В. Ф. Асмус… Кого они слушали, в чьи семинары ходили? Глаголева-дурака? Зозули?.. Положение мое трудное — надо написать: тех, кого вы хвалите, я не слушал, а ходил в это время к другим, такой я был умный.

Стал шерстить свой дневник университетских лет: это документ. М[ожет] б[ыть], дать кусочки?

Зачитался с утра — и не пишу, а уже 4 часа! И Грэй мяучит — не пора ли перекусить?..

Ночь. Написал на 4-х страницах письмо А. С. Собенникову — прислал нам в «Чеховиану» очень наскоро написанную и неважную статью, где ни на кого не ссылается и, имея самые смутные представления о структуре повествования, пишет именно о ней. Написал ему резкое письмо, не упомянув, правда, о других его плагиатах — не только из меня. Из меня же — сколько их было! И с чего я вдруг решил бороться с этим?.. <���…>

Дорогой Анатолий Самуилович!

Я приобрел привычку разговаривать с самим собой.

— Позвольте, — обиженно надув губы, бормотал я, — как это никто не написал пьесу? А мост? А гармоника? Кровь на затоптанном снегу?

М. Булгаков. Записки покойника (Театральный роман).

В Вашей статье поставлен очень интересный вопрос. Но его решение, к сожалению, оказалось не слишком удачным.

Одной из главных претензий к статье оказался вопрос ссылок.

Не совсем ясно, зачем Вам понадобился первый абзац с беглым перечислением тем со случайными отсылками по одной работе на каждую, тогда как, как Вам хорошо известно, на каждую можно добавить десятки работ, упоминаний, параллелей (я уже не говорю об океане прижизненной критики). Безусловно, работа Скафтымова очень интересна, но подробное рассмотрение темы «Чехов и Марк Аврелий» (с использованием книги философа с пометами Чехова) дается в комментарии к 7-му тому (с. 447–449). (Впрочем, я уже привык, что на комментарии к Акад. собранию не ссылается никто). О связи философии Марка Аврелия с «Чайкой» писал Бицилли. Высказывалась и идея о близости философии Рагина к учению Толстого (впервые — А. Дерманом и Ю. Соболевым). В книге П. Н. Долженкова много упрощений, вы же даете ее как главный труд по позитивизму; литература о Чехове и Достоевском за последние годы все разрастается (немецкая, английская, да и отечественная) и т. д. Содержание, подход, сам тон и стиль книги Бердникова я не комментирую.

Говоря о диагнозе болезни Громова, вы ссылаетесь на неопубликованную статью В. С. Собенникова. Читатель может подумать, что это сделано впервые. Но такие диагнозы ставили авторы многочисленных работ о Чехове-враче — назову только книги Хижнякова, Гейзера, Шубина, Мирского, Меве. Последний в трех своих книгах (Меве Е. Б. Труд и болезнь писателя-врача, 1959; Медицина в творчестве и жизни Чехова, 1961; 2-ое изд-е 1989) диагностировал буквально всех больных чеховских произведений (в том числе в специальной главе и «Палаты № 6»). Это тем более странно, что на 1-е изд. книги Меве Вы ссылаетесь в своей книге 97 г.

Вообще, просматривая Ваши сноски, этот гипотетический, не очень подготовленный читатель (студент первых курсов, например) может подумать, извините, что на эту тему, за исключением 2–3 работ, до 1997–98 гг. ничего путного написано не было. И не узнал я в нынешнем ссылочном аппарате человека, который в 97 г. в своей книге, упомянув работу С. Булгакова «Чехов как мыслитель», сообщает, что с этой лекцией автор выступал также в Ялте и в Петербурге в 1904 г., а второе ее издание вышло в Москве в 1910 г., а в виде статьи она публиковалась в «Новом пути», а ее содержанье излагалось в газете «Русь»…

О литературе по главной теме статьи. Начиная разговор и сообщив, что «нет специальных исследований, посвященных повествовательной структуре» повести, вы говорите о читателе, к которому «обращается повествователь», «совершается своеобразная экскурсия». Меж тем за 70 лет до Вас об этой «первой загадке» писал А. Б. Дерман, говоря, что Чехов применяет «характерное старолитературное предложение к читателю — точно к живому собеседнику, пройтись вместе с автором по месту действия» и далее (Дерман А. Творческий портрет Чехова. М., 1929. C. 260). Ссылки на него я неоднократно встречал в литературе.

Говоря об объективном и двухсубъектном повествовании, Вы ссылаетесь на очень вторичную в части, посвященной повествованию, работу С. Л. Степанова 2001 г., который вещает так, как будто на эту тему не писали ни В. Н. Волошинов, ни Бахтин, ни Виноградов, ни Б. Успенский, ни — специально в связи с Чеховым — Гурбанов, Л. Барлас, Ковтунова, Н. Кожевникова и мн. др. Видимо, он человек молодой. Поддерживать такую беззастенчивость мы не должны для поддержания нормальной научной атмосферы, которая должна исключать формальные сноски без ответственности за них. Далее идет ссылка на не менее вторичное высказыванье Манолакева, где новым является только модное словосочетание «два нарративных режима».

Ссылаясь на меня (№ 12), вы почему-то выбрали маленькое упоминанье о «Палате № 6» в общем ряду, выглядящее этикетным {6}. Меж тем в «Поэтике Чехова» есть подробный разбор (с. 75–78) типа повествования в этой повести — с подсчетами глав, насыщенных «мыслью и словом главного героя», а также других персонажей, о том, что повествование «Палаты № 6» «выбивается из типичной для второго периода повествовательной манеры», о степени субъективности повествователя и т. д. и т. п. Я с интересом принял бы любую полемику, но несколько странно умолчание. Я все же боюсь быть неверно понят — что недостаточно ссылок на меня. Этого, поверьте, — ни тени. Ссылок после ПЧ по всему миру более чем, как выражаются сейчас. Речь не обо мне (и других) — речь о Вас.

Кстати, не так прост и вопрос о тургеневских реминисценциях — в частности, пейзажных описаниях. Современный слоган «тургеневский код» тут не спасет, простым упоминанием отделаться не удастся; проблема, поставленная еще А. С. Долининым и Г. А. Бялым, слишком сложна. О повествователе в «Цветах запоздалых», что его позиция там «не отличалась оригинальностью» (ПЧ, с. 20) уже после меня писали неоднократно. Предельная корректность в сносках, предшественниках, названиях статей и книг — это, конечно же, наш modus vivendi.