Сергей Носов - Дайте мне обезьяну

– Понятно, – сказал Тетюрин.

– Просто мы по женской линии все активные. И дочь моя, она вся в меня.

Про дочь Тетюрин не стал спрашивать.

– Вон сколько я вам рассказала о себе. Я рада, что вы меня не боитесь.

– А зачем мне бояться?

– Я вас тоже не боюсь, – призналась Несоева. – Не буду задерживать, сейчас уйду.

– Мне торопиться некуда, – сказал Тетюрин.

– К сожалению, мы не принадлежим себе в значительной степени…

– Это точно.

– Как бы друзья по несчастью.

– В некотором роде, – сказал Тетюрин.

– А про наше знакомство ваш Негожин хорошо придумал.

– А что он придумал?

– Ну что от вас убежала собака, а я нашла… спасла.

– Это не Негожин придумал, это я придумал. И не придумал, а из жизни взял. Из собственной! Это я для Богатырева придумывал, а не для нас с вами. Я, Анастасия Степановна, такие сценарии кровью сердца пишу.

– Вот вы какой, – сказала Несоева.

После этого нельзя было не помолчать.

– Виктор, – проговорила наконец Анастасия Степановна, – говорю вам как старший товарищ, хотите вы или нет, а надо на ты. Конечно, разница в возрасте ого-го-го, я не буду кокетничать, но если мы не прекратим выкать, получится большая нелепица.

Оценка читалась во взгляде Тетюрина, так он смотрел на Несоеву. Она спросила:

– Вам трудно?

– Дело не в возрасте, – сказал Тетюрин. – Что вы все «возраст» да «возраст»!.. Дело в том, Анастасия Степановна, что вы для меня… как бы это выразиться… не человек даже, а, что ли, миф… выдумка…

– Симулякр?

Изумился Тетюрин:

– Я не знал, что вы владеете этой терминологией.

– С кем поведешься, от того и наберешься. У меня дочь продвинутая. И потом, с Косолаповым нередко беседуем… Он меня просвещает… Бодрийар… Постмодернизм… – она хотела еще что-то присовокупить к уже сказанному, но сдержалась.

Беспокойство овладело Тетюриным, ему показалось, что сейчас с ним будут говорить о постмодернизме. Несоева, однако, сменила тему:

– Во всем, что касается дела, – никаких сантиментов. Я человек волевой, сильный, жесткий, жестокий. Могу и шкуру спустить. Стальной человек! – она вдруг звонко щелкнула зубами и обворожительно улыбнулась. – Не бойтесь, не вставные.

– Анастасия Степановна, вы, надеюсь, тоже в курсе, что эти интервью со мной… про вас и вообще… не я придумываю?

– Я их не читаю, – соврала Несоева. – Хорошо, хорошо, нечего кота за хвост тянуть, говорите «ты», раз, два, три!..

– Анастасия! – сказал Тетюрин. – Дай стакан! – и добавил: – Пожалуйста.

– Во, – согласилась Анастасия Степановна. – Бери, Витя.

Стакан был пуст и совершенно не нужен Тетюрину.

– Анастасия, будь добра, поставь стакан на тумбочку.

– Хорошо, Витя, ты молодец.

Оба засмеялись.

– Может, и не так страшно будет, – сказала Несоева.

– Посмотрим, – сказал Тетюрин.

В дверь постучали, вошел некто с фотоаппаратом.

– Ой, я и забыла. Говорят, надо снять.

– Поближе, поближе, – примерялся фотограф. – Вот так! Отлично. Снимаю. Ага.

Рита моталась по городу, развозила плакаты; Женя-водитель ворчал – неправильно выбран маршрут. Надо было сначала на Институтский привезти

а уже только потом на Вторую Гражданскую

Пикет у памятника комиссару Яблонскому с благодарностью принял плакат:

Пикет перед поворотом к санаторию «Притоки» первым получил (потом это появится повсюду):

А листовки

и

и

раздавались для распространения пачками по четыреста штук в каждой. Это уже не говоря о мелко нарезанных бэндах Спасибо, Анастасия! , поистине бессчетных.

На углу Башкирской и Девятого февраля Женя-водитель Риту высадил, дальше ему надо было торопиться по богатыревским делам. Здесь, напротив китайского ресторана, был установлен официальный рекламный стенд.

Рита позвонила Коляну, который асинхронно с Ритой инспектировал те же пикеты, и доложила ему, что по данному адресу на большом портрете Анастасии Степановны нарисованы черным усы, а на лбу написано «сиська».

До гостиницы добиралась своим ходом.

– Какая я взмыленная, – сказала, войдя в штаб; там были Филимонов и Кукин.

Политтехнологов всех мастей с приближением дня элекций охватывает все возрастающее возбуждение. Цейтнот, надо спешить.

Белая кость, Филимонов и Кукин занимались не своим делом – складывали приглашения нехитрой гармошкой, чтобы влезли в конверты. Появление Риты их порадовало. Тут же они поручили ей обрезать края приглашений, потому что конверты «Силы и справедливости» оказались на удивление нестандартными; также Рита сверяла по списку адреса приглашаемых.

Приглашение – на конкретную свадьбу – не открытка – проспект! (проспект-приглашение, или как угодно иначе, – жанр заманиловский в спешке не выдержан), – что говорить, строгостью не отличалось, но в плюс ему, однако же, было информоемким: вот тебе ненавязчивый официоз, памятка «кто, что и когда», вот бодрая сказка о счастливом знакомстве (три портрета: два – он и она, третий – Тим с высунутым языком), вот цитата-другая, а вот стихотворный опус Коляна с эффектным посвящением молодоженам.

Сам Колян тем временем был в пути; инспекция пикетов не мешала ему, охваченному вдохновением, сочинять кричалки. Рифмы на «невесту» и «спасет» он выписал на бумажку.

– Подумать только, каких-то четыре дня, а каков результат, – сказал Борис Валерьянович Кукин, сложив очередную гармошку. – Положа руку на сердце, я не ожидал ничего подобного. Ладно Несоеву, посмотрите, Тетюрина как! Хоть сейчас электируй. Такой и на губернатора потянет.

– На губернатора, как я понимаю, будут выдвигать Богатырева, – сказал Филимонов, аккуратно проводя ногтем по сгибу гармошки.

– Ну, это нескоро… Вы на Тетюрина посмотрите! Вот где раскрутка!

– Я слышала в магазине, – Рита сказала, – о Тетюрине говорили. Говорили: жених.

– Вот! – воскликнул Борис Валерьянович. – Я сам поражен. Мне казалось, что свадьба – это блажь Косолапова. Блажь и не больше того. Я не верил в эффективность подобных приемов. Но упрямство какое! Упрямство! Методично долбить и долбить в одну точку: свадьба, свадьба!.. Откуда это в нем?

– Комплексы, – сказал Филимонов.

– Комплексы?

– Рита, уши заткни.

– И не подумаю.