Фрэнк Маккорт - Прах Анджелы

— Айда завтра утром, то есть в субботу, в Баллинакарру, сыграем с богатенькими сынками из Кресент-колледжа: семь от нас, семь — от них, — предлагает Билли. — И сердца прикрепить не забудьте, пусть это всего лишь красные тряпки.

Мэйлахи идет домой пить чай, а мне надо повидаться с Майки Моллоем и узнать, почему я родился раньше времени. Он как раз выходит из дома со своим отцом Питером. Сегодня Майки исполняется шестнадцать, и отец ведет его в «Боулерс-паб» распить первую пинту. Нора Моллой кричит Питеру из дома, что если он поведет сына в пивнушку, домой может не возвращаться, ей надоело печь хлеб и в психиатричку уезжать, так что если он ребенка напоит, то она уедет в Шотландию и поминай как звали.

— Не обращай внимания, циклоп, — говорит Майки отец. — Ирландские мамаши — известные противницы первой пинты. Моя так вообще чуть отца сковородкой не убила, когда он меня в паб повел.

Майки спрашивает отца, можно ли мне пойти с ними в паб и выпить лимонаду.

В пабе Питер объявляет, что Майки пришел выпить первую пинту, и все присутствующие выражают желание угостить Майки, на что Питер отвечает:

— Нет уж, а то хватит лишку с самого начала, потом вообще не захочет.

Пинты налиты, и мы садимся за столик у стены, Моллои с пивом, а я — с лимонадом. Мужчины в пабе желают Майки всего наилучшего в дальнейшей жизни и говорят, что разве не промысел Божий, что тогда давно Майки свалился с трубы и с тех пор припадков у него не было? А дурачка Квазимодо Дули шибко жаль — малец умер от чахотки, а ведь столько лет тренировался говорить как на «Би-би-си», хотя ирландцу туда нечего и соваться в наши дни.

Питер беседует с приятелями, а Майки пробует пиво.

— Что-то мне не очень нравится, — шепчет он. — Только отцу не говори.

Потом рассказывает, что тайком учится говорить с английским акцентом, чтобы стать диктором на «Би-би-си» и исполнить мечту Квазимодо. Еще он говорит, что я могу забрать Кухулина обратно: директору «Би-би-си» он без надобности. Майки теперь шестнадцать, и он хочет поехать в Англию, так что если у меня когда-нибудь появится радиоприемник, я услышу его в новостях.

Я рассказываю ему про свидетельство о браке и про слова Билли Кэмпбелла о том, что нужно девять месяцев, но я родился посреди срока и, может, это какое-то чудо?

— Не-а, — тянет он. — Ты ублюдок, и тебя ждут вечные муки.

— Майки, не обзывайся!

— И не думал. Так называют тех, кто родился не через девять месяцев после свадьбы, а кого зачали под одеялом.

— Как это?

— Что, как это?

— Зачали.

— Ну, это когда живчик попадает в яйцо, оно начинает расти, и через девять месяцев появляешься ты.

— Не понимаю.

— То, что у тебя между ног, называется «забава», — шепчет Мики. — Есть и другие названия: пенис, член, елда, пипка, но мне они не нравятся. Твой отец сует в маму свою «забаву», впрыскивает живчиков, они попадают в яйцо, и потом из него вырастаешь ты.

— Я не яйцо.

— Яйцо, яйцо. Все получились из яйца.

— А почему я обречен-то? Я же не виноват, что родился раньше.

— Все ублюдки обречены. Это как младенчики, которые умерли не крещенными. Они навечно застревают между раем и адом, и это не их вина. Вот и думаешь после такого, что Бог сидит там на своем престоле и совсем не жалеет некрещеных младенцев. Я поэтому в церковь больше и не хожу. Но ты все равно обречен. Твои родители позабавились, когда еще не были женаты, так что благодати тебе не видать.

— И что теперь делать?

— А ничего не сделаешь. Ты обречен, и точка.

— Может, свечку поставить?

— Ну, Богородице помолись. Она обреченных жалеет.

— У меня пенни на свечку нет.

— Ладно, вот тебе пенни. Вернешь, когда работу найдешь — лет через сто. Да, разорительное это дело — быть знатоком по части девичьих тел и грязных делишек.

Бармен разгадывает кроссворд и спрашивает Питера:

— У наступления какая противоположность?

— Отступление, — отвечает Питер.

— Точно! — восклицает бармен. — У всего есть противоположность.

— Матерь Божья, — произносит Питер.

— Что с тобой, Питер? — тревожится бармен.

— Что ты только что сказал, Томми?

— Что у всего есть противоположность.

— Матерь Божья!

— Питер, ты часом, не заболел? Или с пивом что не так?

— Все так, Томми, и я — чемпион по распитию пинт, помнишь?

— Да как же не помнить, Питер. Известный факт.

— А значит, я могу быть чемпионом наоборот.

— Ты о чем, Питер?

— Я могу стать чемпионом по нераспитию пинт.

— Питер, ты лишку хватил, что ли? Жена здорова?

— Томми, унеси пиво. Я теперь чемпион по нераспитию.

Питер забирает кружку у Майки.

— Идем домой к матери, Майки.

— Ты не назвал меня циклопом, пап.

— Потому что ты Майки. Майкл. Мы едем в Англию. Больше пить не будем: ни я, ни ты. И твоя мать больше не будет печь хлеб. Пойдем.

Мы выходим из паба.

— Это все твои чертовы книги, Питер, — кричит Томми нам вслед. — Ты от них умом тронулся.

Питер и Майки идут к себе домой, а мне нужно в церковь Святого Иосифа, поставить свечку, которая меня спасет, но на прилавке в лавке мисс Кунихан лежит огромная плитка ирисок «Кливз» и написано: «Две штуки за пенни». Я помню, что обречен, но у меня так и текут слюнки, и когда я кладу монетку на прилавок, то обещаю про себя Пресвятой Деве, что как только раздобуду еще пенни, сразу же поставлю ей свечку, и пусть она пока уговорит своего Сына отложить приговор.

Даже две ириски когда-нибудь заканчиваются, и теперь пора идти домой к маме, которая пустила в себя папину «забаву», из-за чего я родился раньше срока и вырос ублюдком. Если она хоть слово скажет про красное платье или про что-нибудь еще, я скажу ей, что все знаю, вот она удивится!

В субботу утром я встречаюсь с «Алыми сердцами», мы идем по улице и высматриваем, кого бы победить в футбол. Ребята опять ворчат, что сердца сделаны из платья.

— Не хотите играть в футбол, топайте домой и играйте в куколки с сестрами, — говорит им Билли.

На поле в Баллинакарре какие-то мальчишки гоняют мяч, и Билли зовет их сыграть с нами. У них восемь игроков, а у нас семь, но мы не спорим, потому что у одного их парня глаза нет, и Билли говорит нам обходить его с той стороны, где он не видит.

— А у нас Фрэнки почти слепой, — сообщает Билли. — У него оба глаза болят, а это еще хуже.

Те мальчишки одеты как положено: в сине-белые свитера, белые шорты и настоящие футбольные бутсы.

— Ну и вид у вас, — усмехается один из противников, и Мэйлахи лезет драться, так что нам приходится держать его за руки.

Мы соглашаемся на полчаса игры, потому что потом у ребят из Баллинакарры ленч. Ишь ты, ленч. У всех обед, а у них ленч. Если никто за полчаса не забьет, будет ничья. Мы носимся туда-сюда по полю, и наконец Билли перехватывает передачу, бежит к воротам так быстро и ловко, что никто не может его догнать, и забивает гол. Время почти вышло, баллинакаррские просят еще полчаса, и к концу второго получаса забивают гол. Потом мяч выкатывается за поле. Теперь он наш. Билли стоит на боковой линии, держа мяч над головой, и делает вид, что смотрит на Мэйлахи, но подает мне, и для меня теперь в целом мире существует только мяч. Он подкатывается прямо к моей ноге, так что мне остается только податься чуть влево и отправить мяч прямиком в ворота. Голова у меня наполняется каким-то белым светом, будто я в рай попал. Я «парю» над полем, а потом «Алые сердца» дружно хлопают меня по спине и хвалят: