Владимир Данихнов - Тварь размером с колесо обозрения

— Я вам запишу, что надо делать, — говорит радиолог и берет лист бумаги, — вы, главное, не забывайте, хорошо?

— Обязательно, — говорит Яна. — Мы все-все будем делать, Алия Катифовна.

В предбанник тем временем входит лысый мужчина лет сорока пяти; с улыбочкой, или, вернее сказать, с ухмылочкой он приветствует Лену. Лена смеется, машет на него рукой: вот проказник. Похоже, они давние знакомые. Лысый мужчина берет ее за плечо: ну что у нас тут сегодня? Как дела, как настроение у нашей прекрасной мадемуазель? Как вообще все? Лена смеется: вот же пошляк, а! Ну пошли, пошли уже, будем принимать лучевые ванны. Лысый мужчина хитро подмигивает нам с Яной и отправляется в процедурный кабинет принимать лучевые ванны, Лена — с ним.

Вот и все, говорит Алия Катифовна, отдает Яне бумажку, где указано, чем надо полоскать горло, чем смазывать кожу и что необходимо закапывать в нос; все это надо делать постоянно, каждые два-три часа.

Она смотрит на меня и говорит: все будет хорошо, я посмотрела ваше КТ и теперь уверена, что все обязательно будет хорошо. Павел Викторович провел сложнейшую операцию, очень постарался все у вас убрать; а мы теперь довершим начатое. Вы, главное, не волнуйтесь и не бойтесь.

Рецидив случился на Новый 2016 год. Помню, как мы запускали фейерверки в ночное небо, Яна с детьми стояла в стороне, и Майя восхищенно вскрикивала каждый раз, когда в вышине расцветали огни; из окон рабочего общежития высовывались нетрезвые девушки и кричали: ура! Или: давай еще! И снова: ура! Было холодно, шел снег, все было в снегу, и сверкающие ветки тополей неподвижно лежали в пространстве, скованные морозом; не самая обычная погода для Ростова, потому что обычно у нас в это время года слякоть и дождь, и грязь липнет к подошвам; серое небо, серые дома, серые люди, отчетливый запах сырых серых улиц. Но не в этот раз: в этот раз звенящий снег, в роще катаются на санках, по заснеженным улицам спешат люди с подарками в хрустящих белых пакетах; дома белые, дороги белые, и в мире абсолютная чистота.

Перед Новым годом мне на счет упала премия «Русского Букера» за мое лауреатство, и я стал выяснять, кто что хочет в подарок. Хотелось сделать нужный подарок каждому; это лето для семьи выдалось тяжелое. Майя пожелала конструктор «Лего». Влад захотел обновить компьютер; оперативки чуть-чуть добавить. Яна сказала, что ничего не хочет. Что ей достаточно, что я жив и здоров, и это лучший для нее подарок. Я сказал: ну а все-таки. Яна подумала и попросила духи «Шанель». Помню, был мороз градусов пятнадцать. Я сказал Яне, что чувствую себя не очень, ну не то чтоб совсем плохо, просто еще химия сказывается, усталость и все такое, отдохну дома. Яна забеспокоилась: ты ничего от меня не скрываешь? Нет-нет, ничего страшного, просто мне надо немного отдохнуть. Яна уехала по делам, а я тут же оделся и поехал за подарками в торговый центр. Для детей подарки нашлись быстро; духи выбирал долго. Девушка-консультант подсовывала мне пробники. Помню, скоро одурел от обилия запахов. Наконец, мы выбрали подходящую «Шанель». С подарками в пакете я прыгнул в автобус; и — совпадение — в автобусе встретил Яну. Это была случайная, но довольно смешная встреча. Яна качала головой: ну куда ты в таком состоянии и по такому морозу, с ума сошел? А вдруг бы что случилось? Да ну, говорил я, ничего же не случилось.

В первый день нового года вечером Яна заглянула мне в орбиту глаза. Убрала пинцетом наросшие корки. Помню, долго молчала. Потом сказала: Вова, тут выросло что-то лишнее. Я сказал: лишнее? Она покачала головой: ну я не знаю, я же не доктор: может, так и должно быть. У тебя в глазу постоянно все меняется. Она уронила пинцет и заплакала. Она повторила: я ведь не доктор, я не знаю, может, так и надо, но там что-то лишнее. Как розочка. Я сказал: ну что ты заранее волнуешься. Дай посмотрю. Я взял фонарик, подошел к зеркалу и заглянул в полость глаза; возле мозговой ямки вырос маленький кусочек плоти, похожий на розочку на тонкой ножке. Выглядело это неприятно. Но был праздник, новогоднее настроение еще не отпустило меня, и в плохое не верилось. Я сказал, что ничего плохого быть не может. Что это воспаление или что-нибудь вроде того. Я сказал: помнишь, ты боялась пузырей внутри, думала опухоль, а врачи объяснили, что это грануляция. Яна молчала. Я переспросил: помнишь? Яна сказала: помню. Но ведь два дня назад этого не было. А ты походил по морозу — и вот появилось. Зачем ты вышел на мороз? Я сказал: да, я походил по морозу. Слизистая, наверно, обморозилась немножко — и вот результат. Но ничего особенного плохого в этом нет. В любом случае сразу после праздников мы сходим к Павлу Викторовичу, и он посмотрит. Но я уверен, что ничего плохого он не увидит. Да, сказала Яна, наверно, и правда, чего это я разнервничалась. Не могла же опухоль вырасти так быстро. Это невозможно.

Просто следи за этим воспалением, сказал я.

Хорошо, сказала Яна.

В течение почти двух недель после Нового года Яна внимательно следила за розочкой из плоти. Осторожно тыкала ее пинцетом: розочка не срывалась, но болталась на своей тонкой мясной ножке. Мне кажется, я могу ее дернуть, говорила Яна, и оторвать. Надо только сильнее потянуть. Но я боюсь: вдруг пойдет кровь. Да и она вроде бы не растет больше. Так что это вряд ли опухоль, ты был прав.

Мы убеждали себя (и, наверное, убедили), что это не опухоль.

После новогодних праздников мы сразу же пошли на прием к профессору Светицкому. Павел Викторович встретил нас радушно, рассказал несколько своих обычных историй. Яна нервничала; как только профессор надел рефлектор и подсел ко мне, она подошла и объяснила, что ее смущает: новообразование в районе мозговой ямки. Павел Викторович заглянул мне в орбиту. Пинцетом аккуратно потрогал мясную розочку. Оглядел все остальные пустоты. Ты знаешь, сказал он, ничего плохого я не вижу; вот это образование может быть вызвано разными причинами. Ты же понимаешь, Володина слизистая серьезно пострадала во время операции, пришлось убрать решетчатую кость; но на опухоль это не похоже.

Мы с Яной вздохнули с облегчением. Тем не менее, вероятно, что-то беспокоило Павла Викторовича; он велел нам прийти на прием через две недели. Мы не обратили на это внимания; главное, что не опухоль. Нельзя, впрочем, сказать, что Яна совсем перестала волноваться: розочка продолжала ее беспокоить. Но тогда мы верили профессору безоговорочно; он просто не мог ошибиться. Две недели пролетели незаметно. Подошла пора делать плановое КТ в онкоинституте. Утром мы заглянули к Павлу Викторовичу: он вновь нас успокоил. Все в порядке, опухоль это не напоминает. Мы отправились в поликлинику: в десятом кабинете нам должны были дать направление на КТ. Врач в десятом кабинете, Мария Александровна, заглянула мне в орбиту глаза и сказала: а это что у нас? И приготовила пинцет. Я попытался сказать, что Павел Викторович уже все осмотрел и это не похоже на опухоль, но, пока я это говорил, Мария Александровна ловко оторвала кусок мясной розочки (честно сказать, она оторвала большую ее часть) и поместила в стеклянный пузырек. Сказала: я, конечно, не такой блестящий диагност, как Павел Викторович, но я вижу что-то лишнее и считаю, что надо это проверить. Результаты гистологии будут через неделю, тогда и КТ сделаешь.