Джулиан Барнс - Одна история

Ответом ей был мой недоуменный взгляд. Мать вечно прижимала меня к стенке. Отец по характеру был мягче и не судил слишком строго. Всегда надеялся, что проблемы рассосутся сами собой, не будил лиха, пока оно тихо, и не гнал волну; мать же, напротив, смотрела правде в глаза и не заметала мусор под ковер. Именно таким набором затертых клише я и характеризовал скрипучую телегу родительского брака в свои бескомпромиссные девятнадцать лет. Впрочем, коль скоро берешься судить, надо признаться, что «скрипучая телега» – тоже затертое клише. Но в студенческие годы я ничего такого не признавал, а потому испепелил мать молчаливой враждебностью.

– Миссис Маклауд того и гляди растолстеет, если ты не оставишь ей возможности ходить пешком, – желчно гнула свое моя мать.

– Она постоянно играет в теннис. – Я изобразил небрежность.

– Миссис Маклауд, – продолжала мама. – Как ее по имени?

– Понятия не имею, – солгал я.

– Ты знаком с Маклаудами, Энди?

– В гольф-клуб ходит некий Маклауд, – сказал отец. – Коротышка, толстяк. По мячу бьет с ненавистью.

– Не пригласить ли нам их на бокал хереса?

От такой перспективы я содрогнулся, но папа ответил:

– Да как-то повода не предвидится.

– Ладно, там видно будет. – Но мать не собиралась отступаться. – Мне казалось, у нее велосипед есть.

– Сколько ты всего о ней вдруг знаешь-то! – фыркнул я.

– Ты как со мной разговариваешь, Пол? – Мать залилась краской.

– Оставь парня в покое, Бетс, – беззлобно сказал отец.

– Это не я должна оставить его в покое.

– Мамочка, можно, пожалуйста, выйти из-за стола? – заскулил я тоном восьмилетнего мальца.

Если со мной тут обращались как с ребенком, то…

– А может, и стоит позвать их на бокал хереса.

Я не понял: то ли отец вообще ничего не соображает, то ли причудливо иронизирует.

– И ты придержи язык! – взвилась мать. – Он не от меня нахватался дерзостей.

Назавтра я опять пошел в теннисный клуб и через день тоже. Без всякого настроения играя микст с двумя Каролинами и одним Хьюго, на корте позади нас я заметил Сьюзен. Пока она была у меня за спиной, все шло обычным порядком. Но когда мы поменялись сторонами и я сквозь пару соперников увидел, как она раскачивается с пятки на носок, готовясь к приему подачи, счет нашей партии тут же перестал меня интересовать.

Потом я предложил ее подвезти.

– Только если ты на машине.

Я промямлил нечто маловразумительное.

– Чтоский, мистер Кейси?

Стоим лицом друг к другу. Мне не по себе – и одновременно легко. На ней все то же теннисное платье, и меня гложет вопрос: эти зеленые пуговки действительно расстегиваются или нашиты для красоты? Такие женщины мне прежде не встречались. Наши лица – на одном уровне: носы, губы, уши. Она явно думает о том же.

– На каблуках я бы возвышалась над сеткой, – говорит она. – А так мы на равных: глаза в глаза.

Не могу взять в толк: это с ее стороны уверенность или нервозность, обычная ли это манера или адресованная мне одному. Судя по разговору – флиртует, но тогда я этого не ощущал.

Складной верх своего «моррис-майнора» я опустил. Если, черт побери, я занимаюсь частным извозом, пусть Деревня, будь она трижды проклята, полюбуется на пассажиров. Точнее, на пассажирку.

– Да, кстати, – начинаю я, сбрасывая скорость и переключаясь на вторую передачу. – Мои родители, кажется, хотят пригласить вас с мужем на бокал хереса.

– Силы небесные! – Она зажимает рот ладонью. – Мистера Слоновьи Брюки я никуда с собой не беру.

– Почему вы его так называете?

– Да как-то само собой вышло. Развешивала его одежду, и в глаза бросились эти серые шерстяные брюки, причем несколько пар, широченные, я подняла перед собой одну пару и подумала, что в таких штанах он может изображать на маскараде заднюю часть слона.

– Он бьет по мячу с ненавистью, как говорит мой отец.

– Да, пожалуй. Что еще говорят?

– Мама говорит, что вы располнеете, если я постоянно буду вас подвозить.

Ответа нет. Я торможу возле ее дома и смотрю вдаль. Она сидит с озабоченным, если не мрачным видом.

– Порой я забываю о других. Об их существовании. То есть о посторонних. Прости, Кейси, быть может, мне следовало… ну, не то чтобы… господи…

– Ерунда, – твердо заявляю я. – Вы же сами сказали, что у молодого человека вроде меня должна быть хоть какая-то репутация. Похоже, сейчас у меня репутация таксиста. На лето ее хватит.

Она все еще подавлена. Через некоторое время тихо произносит:

– Прошу, Кейси, не ставь на мне крест.

Да с какой стати, если я по уши втюрился?

Вообще говоря, какие слова можно подобрать в наше время для описания отношений между девятнадцатилетним юнцом, еще даже не вполне зрелым мужчиной, и сорокавосьмилетней женщиной? В таблоидах мелькают штампы типа «любительница свежатинки» и «карманный мальчик». Но в ту пору этих выражений еще не было, хотя почва для них готовилась заблаговременно. Можно вспомнить и французские романы, в которых немолодые женщины обучают юношей – о-ля-ля! – «искусству любви». Однако ничего французского в наших отношениях, да и в нас самих не наблюдалось. Взращенные Англией, мы использовали только эти морализаторские именования: блудница, распутница. Но в Сьюзен не было ровным счетом ничего от блудницы, а впервые в жизни услышав слово «распутница», она подумала, что это искаженное «распутица».

Сегодня мы свободно обсуждаем коммерческий секс, рекреационный секс. В прежние времена рекреационного секса не было. То есть, может, и был, только назывался по-другому. В то время, в том месте была любовь, был секс, а порой встречалось их сочетание, иногда неуклюжее, иногда гладкое, у кого-то удачное, у кого-то наоборот.

Вот мой разговор с родителями (читай: с матерью), типично английский разговор, в котором абзацы враждебности ужимаются до пары фраз.

– Но мне девятнадцать лет .

– Вот именно – всего девятнадцать.

Каждый из нас оказался у другого вторым: по сути, мы хранили квазицеломудрие. Я прошел инициацию – обычную смесь уговоров, тревог, суеты и оплошностей – с университетской подружкой в конце первого курса; Сьюзен, которая четверть века была замужем и родила двоих детей, не намного опередила меня в этом плане. Оглядываясь назад, можно сказать, что, будь у нас больше опыта, все могло бы сложиться иначе. Но кто из влюбленных станет оглядываться назад? И вообще, что я подразумевал: «больше опыта в сексе» или «больше опыта в любви»?

Впрочем, не буду опережать события.

В тот первый день, когда я в белоснежной форме вышел на корт с ракеткой «Данлоп максплай», в тесном помещении клуба устроили чаепитие. Как я понял, «костюмчики» все еще оценивали меня с точки зрения приемлемости. Проверяли, с учетом всех деталей, на степень принадлежности к среднему классу. Кто-то прошелся насчет длины моих волос, прихваченных головной повязкой. И почти сразу вслед за этим мне задали вопрос о политике.