Ференц Мора - Дочь четырех отцов

Совершенно очевидно, что сострадательная чуткость и трепетное почтение попа предназначались романисту, а разоблачение романиста, безусловно, было на совести Рудольфа. При первом удобном случае он разболтал секрет прислуге, а та немедленно доложила хозяину, с тех пор он и обращается со мной, как с тяжелобольным. (Прислуга же с тех пор ежедневно моет ноги, а по вечерам, после умывания, вплетает в косу алую ленту. Даже самый безобидный из романистов отравляет вокруг себя атмосферу.)

Хорошо еще, что к ужину, как правило, на пару минут заглядывает нотариус. Отныне он тоже посвящен в тайну; если мои акции и упали в его глазах, то во всяком случае он этого не показывает. Гораздо больше его занимает проблема пращура Арпада, поэтому он целыми днями крутится возле раскопа и отчитывается передо мной вместо Рудольфа, которого я освободил от ежедневной явки с сейфом. У него он пребудет в целости и сохранности, а с меня вполне хватит того клада, который я кладу под голову. (Речь, как вы понимаете, идет о рукописи.)

От нотариуса я узнал, что Рудольф поистине гениально разрешил проблему найма, сыграв одновременно и на патриотических чувствах, и на корысти. Из многочисленных патриотов, явившихся освобождать пращура Арпада, он выбрал двадцать мужиков, наиболее пригодных к делу. То есть тех, кто изъявил готовность пожертвовать пару литров пшеничной или же сыра, сала и табака примерно на ту же сумму, лишь бы поучаствовать в освободительных работах. Всех прочих он успокоил, сказав, что до них дело дойдет как раз тогда, когда мы примемся искать могилу Аттилы. Она наверняка в этих краях: старинные господа ведь вроде нынешних — только друг с дружкой компанию водили.

Тот же нотариус сообщил мне, что Рудольф, однако, свое дело знает. (Куда тебе до него! — вот что означало это «однако».) Рудольф, видите ли, еще вчера вечером сказал, что пращура Арпада надобно искать рядом с лошадиным скелетом, и лежать они должны голова к голове. Так все по его словам и вышло: нынче нашли пращура Арпада, лежит, вытянувшись в струночку, голова чуть повыше, чем ноги. Тут интерес особый: ведь на невольничьем кладбище у всех скелетов голова оказалась ниже, чем ноги. Словом, венгры и тогда держали голову высоко, а у славян уже тогда все шло вверх тормашками.

— Так утолим же по этому поводу жажду! — симпатичное лицо моего хозяина немного посветлело.

— Одно мне странно: уж больно пращур Арпад ростом мал, — продолжал докладывать нотариус. — Не больше ста пятидесяти сантиметров. И по всему видать, скромный был человек, ничего при нем не оказалось, кроме железного меча. И немолод был, должно быть, — всего два зуба во рту. Могу показать, мы его сфотографировали, снимки у меня при себе.

Я взглянул на фотографии без особого интереса. В моем романе к этому времени происходило следующее: художник окончательно опростился, отпустил бороду, и когда однажды вечером жена не позволила ему себя поцеловать, он встал на колени и поклялся никогда больше не брать в рот медового чеснока. (Это была моя маленькая месть доктору.) Глава вышла совершенно натуралистическая в духе Золя, я заранее предвкушал впечатление, которое она произведет на читателя, но меня самого она несколько утомила — и в такой-то момент от меня требуют краниологической оценки черепа какого-то тысячелетнего татарина. Сожалею, но я в эти дела не вмешиваюсь, обращайтесь к Рудольфу.

Однако никак не дело Рудольфа было разбираться с журналистом, приехавшим на следующий день из города; он представился сотрудником какого-то информационного агентства и показал полученную из Будапешта депешу с просьбой разузнать подробности мировой сенсации.

— Какой сенсации? — изумился я. Чего только не разнюхают эти нынешние репортеры! В романе не хватает целых трех глав, а в Пеште о нем уже говорят как о мировой сенсации.

— Откуда же об этом известно? — со скромной гордостью спросил я.

— Вот депеша господина нотариуса: «Найдена могила Арпада! Подробности по месту происшествия».

— Ах, вот оно что, — я сразу поостыл. — В таком случае вам следует сходить на место происшествия.

— Уже был, поклонился. Вот здесь у меня все сведения записаны. Я хотел бы получить от вас небольшую историческую справку. Арпад ведь погиб в битве при Аугсбурге, не так ли?

— Разумеется! — ответил я сердито.

— Благодарю вас, выходит, я не ошибся. Откровенно говоря, только потому, что отвечал этот вопрос на экзамене по истории, когда экзаменовался на офицера.

— Вот как? Вы изволили экзаменоваться на офицера? Поздравляю. Позвольте откланяться.

Мне страшно хотелось остаться в одиночестве: Мари Малярша как раз собралась к юному Бенкоци. То бишь натурщица к юному соблазнителю-нотариусу.

— Пардон, последний вопрос. Каким образом труп Арпада мог попасть из Аугсбурга в этот курган? Ведь нельзя же предположить, чтобы при тогдашних транспортных средствах его переправили домой?

— Речи быть не может!

— Премного благодарен. Прикажете прислать вам завтрашние газеты?

— Благодарю покорно, не извольте беспокоиться, мне некогда их читать.

На другой день, под вечер, ко мне в комнату вошла смертельно бледная Андялка в сопровождении попа и нотариуса; оба — страшно взволнованные.

— Официальная депеша от министра внутренних дел!

Вскрыв депешу, я тоже побледнел, но от злости. Послание гласило: «Запрещаю дальнейшие сообщения о сокровищах Арпада, причина — Антанта. Жду доклада. Поздравляю от всей души. Министр внутренних дел».

Газеты, пришедшие на следующее утро, свидетельствовали о том, что если бы министр внутренних дел не запретил дальнейших сообщений, его попросту следовало бы прогнать. На первой же странице во всех газетах красовались кричащие заголовки, а под ними — сообщение об Арпадовой могиле с упором на Арпадовы сокровища. «Пока найдено десять тысяч золотых брошей, пятьсот натуральных жемчужин, а также мечи, отделанные бирюзой, и кинжалы с золотыми рукоятями».

В научной части репортажа говорилось о том, что Аугсбургская битва происходила, собственно говоря, на Семихолмье, здесь и погиб Арпад, который, судя по священным останкам, кои репортер имел возможность осязать с благоговейной молитвой, был мужем атлетического сложения. Заключительная же часть статьи не оставляла камня на камне от Академии, битком набитой всякими Палами Никчемными и Петерами Безвестными, в то время как на Мартона Варгу, крупнейшего венгерского археолога, которым могла бы гордиться любая нация, по сей день не обратили внимания.

— Послушай, дружище, — со скрежетом зубовным сказал я нотариусу, — ведь с завтрашнего дня Семихолмье станет самым популярным местом паломничества в стране.